Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Конечно, были и позитивные моменты, особенно для тех, кто мог смотреть на американскую экономику и ее потребности шире, чем только в рамках сравнения с доходами Швейцарии или производительностью Японии. Как пишет Каллео, после 1945 года американская политика достигла некоторых очень простых и важных целей: внутреннего благосостояния (в противовес кризису 1930-х годов), сдерживания советской экспансии без войны, восстановления экономик (и демократических традиций) Западной Европы, к которой позже присоединилась Япония, в результате чего был создан «чрезвычайно интегрированный экономический блок» с «впечатляющим арсеналом многосторонних институтов… не только для управления общей экономикой, но и для решения вопросов безопасности», и, наконец, «трансформации старых колониальных империй в независимые государства, тесно интегрированные в мировую экономику» {1006} 1006 [87, р. 391–393]. . Итак, удалось сохранить либеральный международный порядок, от которого все сильнее зависели и сами США; и хотя их доля в мировом производстве и капитале сокращалась (возможно, слишком быстро), перераспределение глобального экономического баланса по крайней мере не разрушило той среды, которая более или менее благоприятствовала рыночным и капиталистическим традициям Америки. Наконец, несмотря на то что в сфере производства страна начала уступать некоторым быстро растущим экономикам, ее весьма значительное превосходство над Советским Союзом сохранилось почти во всех аспектах, а благодаря опоре на предпринимательское начало она оставалась открытой для стимулов управленческой инициативы и технологических прорывов, что для ее марксистского соперника представляло большую сложность.

Более подробное обсуждение последствий этих экономических процессов мы прибережем для последней главы. Здесь же, пожалуй, будет полезно в статистической форме (табл. 43) показать суть рассмотренных выше трендов относительно глобального экономического баланса сил, а именно: частичное восстановление доли мирового производства менее развитых стран; поразительный рост Японии и в меньшей степени КНР; сокращение доли ЕЭС, несмотря на то что оно оставалось крупнейшим экономическим блоком в мире; стабилизацию и последующее медленное уменьшение доли СССР; гораздо более быстрый спад, хотя и при гораздо большем экономическом влиянии, США.

Действительно, к 1980 году, последнему в табл. 43, данные Всемирного банка о численности населения, ВНП на душу населения и собственно ВНП красноречиво свидетельствуют о многополярном распределении экономического влияния в мире, как показано в табл. 44.

Наконец, полезно вспомнить, что эти долгосрочные перемены в балансе производственных сил важны не столько сами по себе, сколько из-за их влияния на мировую политику. Как писал Ленин в 1917–1918 годах, именно неравный экономический рост стран неотвратимо вел к укреплению одних держав и закату других:

Полвека тому назад Германия была жалким ничтожеством, если сравнить ее капиталистическую силу с силой тогдашней Англии; также — Япония по сравнению с Россией. Через десяток-другой лет «мыслимо» ли предположить, чтобы осталось неизменным соотношение сил между империалистическими державами? Абсолютно немыслимо {1009} 1009 [438, р. 76–77]. .

Хотя Ленина всегда особенно интересовали капиталистические /империалистические страны, ко всем государствам, независимо от их политической экономики, применимо то правило, что неодинаковые темпы экономического роста рано или поздно ведут к изменению баланса политических и военных сил в мире. Этот принцип, безусловно, наблюдался на протяжении четырех столетий развития великих держав до настоящего момента. Следовательно, необычайно быстрые сдвиги в концентрации мирового производства за последние два-три десятилетия не могут не оказывать важного влияния на стратегическое будущее современных ведущих держав и потому заслуживают пристального внимания в последней главе книги.

Глава с таким названием подразумевает не только иную хронологию, но и гораздо более существенное изменение в методологии. Даже совсем недавнее прошлое — суть история, и хотя проблемы предвзятости и ненадежности источников порой заставляют исследователя минувших десятилетий «с трудом отделять эфемерное от фундаментального» {1010} 1010 [696, р. 405]. , он все же имеет дело с одной и той же научной дисциплиной. Однако труды, посвященные тому, как настоящее превращается в будущее, даже если в них обсуждаются уже существующие тенденции, не могут претендовать на историческую правду. Мало того, что меняются исходные материалы, от основанных на архивах монографий до экономических прогнозов и политических проекций , так еще и улетучивается уверенность в обоснованности написанного. Даже если работа с «историческими фактами» {1011} 1011 Классическая точка зрения: [190, ch. 1]. См. также [1278, ch. 4]. всегда сопряжена с методологическими трудностями, но события прошлого, такие как убийство эрцгерцога или военное поражение, действительно имели место быть. Грядущее же отнюдь не предполагает такой определенности. Непредвиденные события, банальные случайности или смена тенденций могут разрушить даже самый правдоподобный прогноз; в противном случае можно утверждать, что предсказателю просто повезло.