Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

То, что в итоге создается, является лишь предварительным и вероятным, основанным на аргументированных догадках о том, к чему могут привести настоящие тенденции мировой экономики и стратегии, — но вовсе не гарантирующим того, что все это (или хоть что-то) произойдет. Резкие колебания международной стоимости доллара за последние несколько лет и случившийся после 1984 года обвал цен на нефть (с его различными последствиями для России, Японии и стран ОПЕК) служат хорошим предостережением против выводов на основе экономических тенденций; да и мир политики и дипломатии никогда не двигался строго по прямой линии. Очень многие последние главы трудов, посвященных современным событиям, приходится исправлять по прошествии буквально нескольких лет; будет удивительно, если последняя глава этой книги останется неизменной.

Возможно, лучший способ понять, что ждет нас впереди, — оглянуться назад, на взлеты и падения великих держав за последние пять столетий. В этой книге утверждается, что существует механизм перемен, движимый главным образом экономическими и технологическими факторами, которые затем влияют на социальные структуры, политические системы, военную мощь и позиции отдельных государств и империй. Скорость этих глобальных экономических перемен неравномерна просто потому, что темп технологических инноваций и экономического роста сам по себе неодинаков и обусловлен не только действиями конкретных изобретателей и предпринимателей, но также и климатом, болезнями, войнами, географией, социальной структурой и т. д. Аналогичным образом различные регионы и общества по всему миру испытывают более или менее быстрые темпы роста, в зависимости не только от меняющихся особенностей технологий, производства и торговли, но и от их восприимчивости к новым способам увеличения выпуска продукции и наращивания благосостояния. По мере того как одни регионы мира растут, другие отстают — в относительном или (иногда) абсолютном выражении. Все это неудивительно. Из-за врожденной тяги человека к улучшению своего положения мир никогда не стоит на месте. А интеллектуальные прорывы со времен Возрождения, подкрепленные расцветом «точных наук» в эпоху Просвещения и Промышленной революции, просто означают, что динамика изменений будет становиться все более и более мощной и самоподдерживающейся, чем раньше.

Второй важный аргумент этой книги заключается в том, что эта неравномерность темпов экономического роста имеет важные долгосрочные последствия, проявляющиеся в относительной военной мощи и стратегическом положении государств. Это опять-таки неудивительно и упоминалось неоднократно, хотя акценты и доводы могли быть разными {1012} 1012 См. в том числе [438; 895, р. 214–235; 1046; 819]. . Мир задолго до Энгельса знал, что «ничто так не зависит от экономических условий, как армия и флот» {1013} 1013 Известная цитата из [360, р. 188]. . Какой-нибудь принц эпохи Возрождения не хуже нынешнего специалиста Пентагона понимал, что военная мощь опирается на денежный фундамент, который, в сдою очередь, строится на процветающем производственном базисе, здоровой финансовой системе и передовых технологиях. Как показано в предыдущих главах, экономическое процветание не всегда и не сразу превращается в военную эффективность, поскольку это зависит от многих других факторов, начиная от географии и национального самосознания и заканчивая компетентностью стратегов и тактиков. Тем не менее факт остается фактом: все основные сдвиги в мировом балансе военных сил следовали за изменением производительных сил, а расцвет и закат империй и государств в международной системе подтверждается результатами главных войн между великими державами, ведь победа всегда доставалась стороне с превосходящими материальными ресурсами.

Следовательно, настоящая глава является теорией, а не историей, но она строится на том весьма вероятном допущении, что общие тенденции последних пяти столетий сохранятся. Международная система, независимо от того, доминируют ли в ней шесть великих держав или только две, остается анархической: нет большей власти, чем суверенное, эгоистичное национальное государство {1014} 1014 На эту тему написано множество политологических работ. Для примера см. [1355; 1324; 160]. . В каждый конкретный период времени некоторые из этих государств растут или сокращаются с точки зрения их сравнительной доли светской власти. У мира не больше шансов остаться неизменным в 1987 или 2000 году, чем было в 1870 или 1660 году. Напротив, некоторые экономисты утверждают, что сами структуры международного производства и торговли меняются быстрее, чем когда-либо прежде: сельское хозяйство и сырьевая отрасль теряют свою относительную ценность, промышленное производство перестает сильно зависеть от индустриальной занятости, наукоемкие товары начинают доминировать во всех развитых обществах, а глобальные финансовые потоки все больше отрываются от торговых моделей {1015} 1015 См., например, замечательную статью [325, р. 768–791]. См. также данные, приведенные в Beyond Factory Robots ( Economist , 05.07.1986, p. 61). . Все это, наряду со многими новыми научными разработками, неизбежно влияет на международные дела. Таким образом, если не произойдет какого-то божественного вмешательства или страшной ядерной катастрофы, механизмы мирового влияния, обусловленные технологическими и экономическими изменениями, по существу, сохранятся. Если радужные прогнозы, связанные с применением компьютеров, робототехники, биотехнологий и прочего, сбудутся и если, помимо-этого, надежды на успех «зеленой революции» в некоторых регионах «третьего мира» (где Индия и даже Китай становятся регулярными нетто-экспортерами зерна) {1016} 1016 См. [325, р. 771–772]; China and India ( Economist , 21.12.1985, p. 66–67). оправдаются, тогда мир в целом может стать намного богаче к началу XXI века. Даже если технологический прогресс окажется менее значителен, экономический рост наверняка продолжится благодаря демографическим изменениям и их воздействию на спрос, а также за счет более совершенной добычи сырья.

Кроме того, очевидно, что этот рост окажется где-то быстрее, а где-то медленнее в зависимости от местных условий. Именно это в большей мере, чем все остальное, делает любые прогнозы очень приблизительными. Нет никакой гарантии, что, например, впечатляющий экономический рост Японии за последние четыре десятилетия будет продолжаться еще двадцать лет; также не исключено, что российские темпы роста, снижавшиеся с 1960-х годов, начнут вновь ускоряться в 1990-е годы вследствие изменений экономической политики этой страны. Впрочем, судя по существующим тенденциям, ни то ни другое не представляется высоковероятным. Иными словами, если Япония все-таки будет стагнировать, а в России начнется экономический бум где-то на отрезке между сегодняшним днем и началом XXI века, то это произойдет только в результате изменений условий и политики, причем гораздо более резких, чем те, которые можно прогнозировать исходя из имеющихся данных. Само то обстоятельство, что оценки развития мира в ближайшие пятнадцать или двадцать пять лет могут оказаться ошибочными, еще не означает, что они были построены на(неправдоподобных выводах, а не на разумных ожиданиях, согласующихся с текущими событиями.