Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Уведомив, как полагалось дипломату, о своем прибытии канцлера Головкина и вице-канцлера Шафирова, резидент на следующий день, 22 июля, впервые явился в царскую канцелярию. На главный вопрос, когда состоится аудиенция у русского государя, там ответили, что резидента известят. Однако, возвращаясь домой, он неожиданно повстречал на улице Петра. Самодержец приветствовал его со всей сердечностью, лично показал ему сады своей новой городской резиденции и даже пригласил на обед. По-видимому, отношения сложились, ибо в последовавшие за этим месяцы де Вилде еще не раз гулял с Его Царским Величеством в дворцовых садах. А однажды монарх без предупреждения сам зашел к голландцу выпить бокал вина {467} 467 Ibid. Augustus-september 1720; 20.01.1721. . Нового резидента неизменно приглашали на все придворные празднества, будь то дни рождения или именины членов царской семьи, торжества по случаю военных побед или годовщины коронации. Празднества устраивались великолепные, с фейерверками. Таким светским праздникам Петр, в отличие от своего благочестивого отца, «тишайшего» Алексея Михайловича, придавал, как известно, больше значения, чем церковным. Если резидент де Би в свое время чурался подобных развлечений Петра, видя в них только пьянство и чревоугодие (и этим вызвал к себе неприязнь царя и его окружения), то его преемнику все это нравилось, и он развлекался от души.

Тесные связи, установившиеся у властелина России с новым голландским дипломатом, ясно показывают, какое облегчение испытывал Петр от того, что тучи между Республикой и Россией рассеялись. Неудивительно, что уже вскоре де Вилде смог доложить в Гаагу о своих первых дипломатических успехах. Так, зерно и соль, захваченные русскими на голландских судах около Стокгольма, были возвращены владельцам {468} 468 Ibid. 29.07.1720. .

Но и русских своих собеседников резиденту удалось порадовать. Все началось с того, что в конце января 1720 г., за полгода до приезда де Вилде в Петербург, голландская пресса опубликовала всякого рода ложные слухи о России. Газеты в Лейдене и Роттердаме сообщили, к примеру, будто царь назначил короля Франции и императора Священной Римской империи своими душеприказчиками, чтобы они выступили гарантами престолонаследия в пользу сына покойного царевича Алексея. Лейденская газета к тому же поместила известие из Вены о том, что императорский двор якобы отобрал шестерых монахов-капуцинов, «дабы обучать русских католической вере». А одно периодическое издание в Амстердаме вообще объявило, что царь после случившегося с ним удара умирает.

Русский посол в Гааге направил властям протест {469} 469 NA.Liassen Moskovië 7368, Koerakin aan Staten-Generaal, 11.03.1720 (в приложении к меморандуму посла — все газеты, вызвавшие возмущение). , но ответа не последовало.

Через некоторое время «Роттердамсе Газетт» опять зашла слишком далеко, известив читателей о предстоящем слиянии католической и православной Церквей. И тогда, на исходе августа, в Петербурге де Вилде вызвали в канцелярию и потребовали положить конец «таковым глупостям и дерзостям», примерно наказав «сеятелей и распространителей лжи» — роттердамских газетчиков {470} 470 NA. Liassen Moskovië 7368, De Wilde aan Staten-Generaal, 02.09.1720. . Ровно неделю спустя де Вилде поспешил уведомить царя, что Генеральные штаты меры приняли. Очевидно, он узнал об этом от голландских моряков.

Действительно, еще 8 августа «Высокомочные» в необычайно резкой по тону резолюции потребовали от штатов провинции Голландия «для примера» прекратить печатание роттердамской газеты, чтобы у ее издателя «больше не было возможности распространять вещи столь возмутительные» и чтобы «не допускать осложнений, которые из этого могут воспоследовать» {471} 471 NA. ASG. Resolutiën Staten-Generaal, 08.08.1720. . Реакция центральных властей Республики была, как мы видим, недвусмысленной, но были ли на самом деле приняты меры против газеты, неизвестно. Сам де Вилде к решению Генеральных штатов никакого отношения не имел. Его донесение от 2 сентября, в котором он рассказал о возмущении русских и их требовании наказать виновных, дошло до Гааги лишь в середине сентября. Однако одобрение русским двором резолюции «Высокомочных» пошло на пользу также дипломату. Особая чувствительность Петербурга в этом вопросе тем понятнее, что и недавнее дело де Би в значительной мере касалось распространения неверных или невыгодных для России слухов.

Секретарю шведской миссии Прейсу голландская пресса, кстати, тоже доставляла неприятности. 31 июля 1720 г. газета в Лейдене сообщила о заговоре, который якобы организовал в Стокгольме главнокомандующий шведским флотом. После ноты протеста, поданной Прейсом секретарю Генеральных штатов Фагелу, выяснилось, что написал заметку какой-то новый сотрудник газеты, принятый на службу всего за три месяца до этого. Издатель сам явился к шведу с извинениями. Он отметил, что слух о стокгольмском заговоре пустил человек, который за 30 гульденов околачивается на биржах и в кафе, собирая там информацию, правдивую и не очень. 2 августа газета поместила опровержение. А еще через несколько дней издатель вновь посетил Прейса с просьбой никаких дальнейших шагов не предпринимать {472} 472 RSDH 359. Preis till Fredrik I, 20.08.1720. . На лейденского издателя явно произвела впечатление грозная резолюция «Высокомочных» от 8 августа против газетчиков роттердамских.

На рубеже 1720 и 1721 годов новый голландский резидент в России мог не без удовлетворения оглянуться на успешное начало своей дипломатической деятельности. Он полностью освоился на новом месте, поддерживал добрые отношения с самим Петром и, охотно участвуя в празднествах и пирушках, стал для российской элиты во многом своим. Одно присутствие Виллема де Вилде на берегах Невы уже улучшало атмосферу в диалоге между Гаагой и Петербургом. Как дипломату ему весной 1721 г. мало чем приходилось заниматься. Внимание Петра и его приближенных было целиком сосредоточено на мирных переговорах со шведами на Аландских островах, и до тех пор, пока исход этих переговоров оставался неизвестным, для представителя Голландии в России просто не было никакого дела.

Инциденты, впрочем, случались. В августе 1721 г. во внутреннем дворе резиденции де Вилде российский подданный барон фон Бюлау, побранившись со слугой дипломата Якобом, ударил его. Известный в Петербурге как изобретатель, барон уверял царя, что может поджечь корабль на расстоянии мили и огонь этот нельзя будет погасить. Это была как раз такая новинка, которой всегда можно было заинтересовать Петра, постоянно искавшего новые военные технологии. Первое испытание, в феврале 1721-го, закончилось неудачей, но изобретатель объяснил ее холодной погодой и обещал больше успеха, когда потеплеет {473} 473 NA. Liassen Moskovië 7368, De Wilde aan Staten-Generaal, 10.02, 17.02.1721. . Оправдываясь за побои, нанесенные слуге резидента, фон Бюлау заявил, что Якоб состоял на службе у него и ушел от него незаконно {474} 474 NA. Liassen Moskovië 7367, De Wilde aan Fagel, 11.08, 01.09.1721. Об этом инциденте и его последствиях см. также: Haas de A. Het rusteloze leven van Cornelis van der Gon, dichter en zeekapitein 1660–1731. Amsterdam, 2008. P. 183–188. .