Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Де Билде решил, что этого дела так не оставит. Вопрос о том, чей на самом деле слуга Якоб, голландец считал не столь существенным. Куда важнее был для него тот факт, что избиение произошло на территории, принадлежащей дипломату, где действует международное право, которое, как он указал в своем донесении в Гаагу, «защищает иностранных дипломатов и их слуг» {475} 475 NA. Liassen Moskovië 7367, De Wilde aan Fagel, 11.08.1721. . Столь резкая реакция де Вилде, несомненно, была связана с воспоминаниями о деле его предшественника де Би, в обращении с которым русские тоже нарушили международные дипломатические обычаи, введя к нему в дом солдат и конфисковав его бумаги. Новый резидент со всей решительностью дал понять, что не позволит шутить с «честью своей страны» и ее представителя. Де Вилде потребовал от российских властей принять меры. Ждать пришлось недолго: барона арестовали и посадили в Шлиссельбургскую крепость {476} 476 Ibid. 01.09.1721. . Безусловно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что как раз в те дни Северная война закончилась — и в изобретении фон Бюлау не было большой нужды. Своими действиями официальный Петербург показал: в отношениях России и Голландии вновь применяются принятые дипломатические нормы и традиции.

Окончание Северной войны в августе 1721 г. застало де Вилде в российской столице. В своих донесениях Генеральным штатам он описал пышные торжества в честь триумфального для России Ништадтского мира. Сообщил он, разумеется, и о том, что в ноябре Сенат поднес Петру титулы отца отечества и императора всероссийского. На следующий же день, подчеркнул голландец, разбушевавшийся северо-западный ветер погнал воды Невы вспять, на город, и за несколько часов тот был полностью затоплен. Между строк этого донесения явно сквозила критика: дав осыпать себя чрезмерными почестями, самодержец прогневал Всевышнего, столица поплатилась за гордыню ее создателя.

Итак, с 1719 по 1721 г. противоречия между Россией и Республикой Соединенных Нидерландов уменьшились. Противники Швеции один за другим заключали с ней мир, и это на Петра подействовало. Правительство России, проявлявшее поначалу такую неуступчивость в вопросе о свободе голландской торговли на Балтике, пошло наконец на компромисс — возможное вовлечение Республики в антироссийскую коалицию было совсем не в интересах царя и его державы. И хотя подобная коалиция с самого начала была бессильна противостоять военному могуществу русских, все же лучше было не рисковать. Признание как Швецией, так и Россией свободы голландской торговли на Балтийском море, к которой так стремились правящие круги Голландии, особенно Амстердама, устранило важное препятствие во взаимоотношениях сторон. Разрядить напряженность между Петербургом и Гаагой помогли также усилия нового резидента Виллема де Вилде и проявленная им гибкость. Несмотря на свой неподобающе низкий дипломатический ранг он быстро сумел вызвать к себе среди русской верхушки необходимые симпатии. Принесет ли это голландцам существенные политические дивиденды, должно было показать будущее.

Ништадтский мир закрепил изменившееся соотношение сил в балтийском регионе. Шведские владения сократились до Финляндии, шведской Померании, Висмара и собственно Швеции, тогда как город Рига, который шведы считали своей второй столицей, официально перешел под власть русского царя. Возросшее могущество России поставило перед Республикой Соединенных Нидерландов новую задачу: заботливо культивировать отношения с русскими и пытаться отвоевать утраченные коммерческие позиции. Пришла пора для обстоятельной дискуссии всей голландской элиты о том, каким политическим курсом следовать. Высшие должностные лица и купечество должны были бы договориться о программе действий. Но этого не случилось. В Гааге радовались окончанию затянувшейся войны — и больше ничего. В Республике так бывало уже не раз. Только в самых критических ситуациях политики и купцы обсуждали проблемы совместно, во времена же более спокойные обе группы жили каждая в своем мире.

Отдельные купцы, ведущие торговлю с Россией, конечно, иногда подавали жалобы. В таких случаях Генеральные штаты могли принять резолюцию и послать соответствующее распоряжение своему резиденту в Петербурге. Коллективного же обсуждения центральными властями вместе с купечеством, какую политику проводить теперь в отношении России, не было. В Гааге просто перешли к текущим делам. И если в годы Северной войны связи с Россией и Швецией регулярно становились темой бесед и споров в правящих кругах страны, то отныне внимание было перенесено на другие регионы Европы и на бедственное финансовое положение самой Республики.

Представитель «Высокомочных» в Петербурге Виллем де Вилде остался в политическом смысле фактически в одиночестве.

Ему приходилось самому придумывать средства, как укрепить коммерческие позиции своих соотечественников в России вообще и в ее новой столице в особенности, не упуская из виду действия британских и, в меньшей мере, французских конкурентов. Оглядываясь назад, мы вправе задаться вопросом, подходил ли де Вилде для этой роли. Прежде всего мешал его слишком низкий дипломатический ранг. Недаром же Петр еще до приезда голландца настаивал на том, чтобы прислали человека «характером повыше», т.е. ранга более высокого, тем более что в Гааге царя представлял чрезвычайный посол. В XVIII в. если вы назначали куда-либо дипломата в ранге резидента, это говорило о том, что вы или не заинтересованы в интенсивных связях с соответствующей страной, или же не считаете эту страну особенно важной.

Ни о том, ни о другом не могло быть и речи в отношении новой, осознавшей свою силу Россией Петра I. К тому же в Петербурге, несомненно, смотрели на то, кто представляет Республику в остальных государствах балтийского региона. Да, в Швеции Генеральные штаты тоже долго держали резидента. Однако в 1720 г. в Стокгольм прибыл из Голландии посол, так что в том, на каком уровне страна была представлена в России и Швеции, было отныне существенное различие. Даже в Копенгагене, при политически наименее весомом из трех северных дворов у «Высокомочных» был чрезвычайный посланник. При дворе турецкого султана — а именно с этим двором уместнее всего сравнивать петербургский по значению и блеску — голландский дипломат состоял в ранге посла. Словом, русские имели все основания чувствовать себя обойденными вниманием и уважением.