Фернан Бродель - Время мира

В таком пребывавшем в затруднении мире погребальным звоном прозвучит триумфальное вступление в него индустриализованной, подвижной и ненасытной Европы, продвигавшейся вперед, не всегда это сознавая. Следовало бы еще раз обратиться к предлагавшейся хронологии, не доверяясь высказываниям современников, ибо Европа XVIII в. уже начинала легко предаваться спеси. В 1731 г. один автор, не заслуживающий бессмертия, писал: «Против сей нации [Османской империи], что не соблюдает никакой дисциплины, никаких правил в своих сражениях, потребен лишь счастливый момент, дабы прогнать ее [я полагаю, из Европы], как стадо баранов» 366 . Двадцать пять лет спустя шевалье Гудар не видел более даже необходимости в «счастливом моменте»: «Нужно только договориться относительно наследия Турка, — пишет он, — и говорить о сей империи более не придется» 367 . Какая абсурдная претензия! В конечном счете именно промышленная революция одолеет империю, которой оказалось недостаточно своей энергии, чтобы освободиться от своих архаических черт и тяжелого наследия.

Дальний Восток 368 , взятый в целом, — это три огромных мира-экономики: мир ислама, который опирался (в сторону Индийского океана) на Красное море и Персидский залив и контролировал нескончаемую цепь пустынь, пронизывающих массив Азиатского континента от Аравии до Китая; Индия, которая простирала свое влияние на весь Индийский океан как к западу, так и к востоку от мыса Коморин; Китай, одновременно сухопутный (он вырисовывался вплоть до самого сердца Азии) и морской (он господствовал над окраинными морями Тихого океана и над странами, которые те омывают). И так было всегда.

Но разве нельзя для XV–XVIII вв. говорить об едином мире-экономике, который бы включал более или менее все их три? Дальний Восток, располагавший благодаря муссонам и пассатам регулярностью и удобством сообщений, образовывал он или не образовывал сплоченный мир с господствовавшими центрами, сменявшими друг друга, со связями широкого радиуса, с торговлей и ценами, сцепленными друг с другом? Именно такое возможное соединение, грандиозное и хрупкое, прерывистое, и представляет подлинный сюжет нижеследующих страниц.

Прерывистый, потому что соединение этих безмерных пространств проистекало из более или менее эффективного колебания коромысла весов в ту или другую сторону от Индии, занимающей центральное положение: коромысло перевешивало то в пользу востока [региона], то в пользу запада [региона] и перераспределяло задачи, превосходство, политические и экономические подъемы. Тем не менее через все эти случайности Индия сохраняла свое положение: ее купцы из Гуджарата, с Малабарского берега, с Коромандельского берега на протяжении столетий одерживали верх над толпой конкурентов — над арабскими купцами Красного моря, персидскими купцами с иранского побережья и Персидского залива, китайскими купцами, завсегдатаями морей Индонезии, где они привили тип своих джонок. Но случалось также, что коромысло не функционировало или же расстраивалось; тогда околоазиатское пространство обнаруживало склонность более, чем обычно, дробиться на автономные регионы.

Главным в такой упрощенной схеме было двойное движение, то к выгоде запада — ислама, то к выгоде востока — Китая. Любой натиск двух этих экономик, с одной и с другой стороны Индии, влек за собой движения чрезвычайного размаха и зачастую многовековой продолжительности. Если чаша весов склонялась в пользу запада, мореходы из Красного моря и (или) Персидского залива заполняли Индийский океан, пересекали его весь и появлялись, как то было в VIII в., перед Кантоном — Ханфу арабских географов 369 . Если выходил за свои пределы всегда сдержанный Китай, то моряки с его южных берегов добирались до Индонезии, которую никогда не упускали из виду, и до так называемой «второй» Индии, к востоку от мыса Коморин… И ничто бы им не помешало пойти дальше.

В течение тысячелетия, предшествовавшего XV в., история была всего лишь монотонным повторением: появлялась оживленная гавань, утверждалась на берегах Красного моря, ее сменяла другая, по соседству, идентичная предшествующей. Точно так же сменяли друг друга порты на берегах Персидского залива, вдоль берегов Индии; то же самое происходило среди островов и полуостровов Индонезии; морские зоны тоже сменяли одна другую. Пусть так, но от перемены к перемене история в основе оставалась одной и той же.

Начало XV в., которым открывается настоящий труд, было отмечено восстановлением Китая, который династия Мин освободила от монголов (начиная с 1368 г.), и поразительного размаха морской экспансией — событием, часто оспариваемым, все еще таинственным в наших глазах, как в своем зарождении, так и в своей приостановке около 1435 г. 370 Экспансия китайских джонок, добиравшихся до Цейлона (Ланки), Ормуза и даже до африканского Берега Зинджей 371 , вытеснила (по крайней мере пошатнула) мусульманскую торговлю. Впредь слышнее будет голос востока, а не центра или запада. И это был именно тот момент, когда, как я попробую предположить, центр колоссального супермира-экономики стабилизируется в Индонезии, там, где оживятся такие города, как Бантам, Ачех, Малакка, а много позже — Батавия и Манила.

Транспортное судно арабского типа, сфотографированное ныне в порту Бомбея. Суда такого типа по-прежнему связывают Индию с берегами Аравии и с Красным морем. Фото Ф. Куиличи.

Может показаться абсурдным приписывать такую роль этим индонезийским городам, определенно не бывшим слишком крупными. Но Труа, Провен, Бар-сюр-Об, Ланьи тоже были во времена ярмарок Шампани очень небольшими городами; однако же, будучи расположены в привилегированном и сделавшемся обязательным месте пересечения путей из Италии во Фландрию, они утвердили себя как центр очень обширного торгового целого. Разве не таким было долгие годы само положение индонезийского перекрестка, его торговых ярмарок, длившихся месяцами в ожидании изменения направления муссона, которое позволило бы купцам вернуться к пунктам их отправления? Может даже быть, что эти индийские города, как и торговые города Европы средних веков, извлекали пользу из того факта, что они не были жестко включены в слишком могущественные политические образования. Невзирая на царей или «султанов», которые ими управляли и поддерживали в них порядок, то были города почти автономные: будучи открытыми вовне, они ориентировались по воле торговых потоков. Так что, когда Корнелиус Хаутман, случайно или по предварительному расчету, прибыл в 1595 г. в Бантам, он с самого начала оказался в комплексном центре Дальнего Востока. Он попал в десятку.