Фернан Бродель - Время мира

Это то же самое, что сказать, соблюдая все пропорции, что начиная с XI в. наблюдался «непрерывный рост» на современный лад, какого мы более не увидим до утверждения английской промышленной революции. Мы не удивимся тому, что с логической точки зрения напрашивается «глобализирующее» объяснение. В самом деле, целая серия связанных друг с другом направлений прогресса действовала в производстве, как в плане [роста] производительности — сельскохозяйственной, промышленной, торговой, — так и в плане расширения рынка. В такой Европе, захваченной своим первым серьезным пробуждением, наблюдался даже и другой признак широкомасштабного развития: быстрый прогресс «третичного сектора», с умножением числа адвокатов, нотариусов, врачей, преподавателей университетов 34 . Для нотариусов возможен даже подсчет: в Милане в 1288 г. на примерно 60 тыс. жителей их было 1500; в Болонье на 50 тыс. жителей — 1059 человек. В Вероне в 1268 г. их было 495 на 40 тыс. жителей, во Флоренции в 1338 г. — 500 на 90 тыс. жителей (но Флоренция — это особый случай: организация крупной торговли была там такова, что бухгалтерские книги зачастую заменяли услуги нотариуса). И как и следовало предвидеть, со спадом XIV в. относительное число нотариусов уменьшается. Оно вновь поднимется в XVIII в., но не обретет пропорций века XIII. Вне сомнения, потому, что такое любопытное развитие в средние века института нотариусов зависело одновременно от подъема экономической активности и от того факта, что в те далекие века подавляющее большинство живущих было неграмотно и вынуждено прибегать к перу писцов.

Этот громадный рывок Европы рухнул с баснословным спадом XIV–XV вв. (в общем, 1350–1450 гг.). Вместе с Черной смертью, которая была, возможно, одновременно и следствием и причиной: ослабление экономики, с момента хлебного кризиса и голодовок 1315–1317 гг. 35 , предшествовало эпидемии и благоприятствовало ее зловещей работе. Следовательно, эпидемия была не единственным могильщиком великого подъема, который ей предшествовал и который уже замедлился, даже приостановился, когда обрушилась беда.

Как объяснить тогда величайшую победу и величайшее поражение, какие Европа познала до английского XVIII в.? Весьма вероятно, размахом демографического прироста, за которым более не успевало сельскохозяйственное производство. Снижающаяся урожайность — это участь любого сельского хозяйства, вырвавшегося за свои производительные границы, когда у него нет методов и технологий, способных предотвратить быстрое истощение почв. Книга Ги Буа анализирует, опираясь на пример восточной Нормандии, социальный аспект этого явления: лежавший в основе кризис феодализма, который разрушил старинный двучлен «сеньер — мелкий крестьянин-собственник». Общество, утратившее структуру, свой «код», оказалось тогда открыто для смут, для беспорядочной войны и для поиска в одно и то же время нового равновесия и нового «кода» — результатов, которые будут достигнуты только с утверждением территориального государства, которое спасет сеньериальный порядок.

Можно предложить и другие объяснения. В частности, определенную хрупкость тех стран, которые в первую очередь затронула энергетическая революция мельниц: Северную Европу, от Сены до Зёйдер-Зе, от Нидерландов до Лондонского бассейна. Новые территориальные государства, Франция и Англия, конституировавшиеся в могущественные политические объединения, не были еще поддающимися управлению экономическими объединениями: кризис затронет их в полной мере. Вдобавок в начале столетия, после заката ярмарок Шампани, Франция, короткое время бывшая сердцем Запада, была выброшена за пределы кругооборота выгодных связей и ранних проявлений капитализма. Средиземноморские города вновь возобладают над новыми государствами Севера. И этим на какое-то время будет положен конец тому слишком горячему доверию, которое выражает удивительное похвальное слово машине Роджера Бэкона, относящееся примерно к 1260 г. «Может статься, — писал он, — что изготовят машины, благодаря которым самые большие корабли, управляемые одним-единственным человеком, будут двигаться быстрее, чем если бы на них было полно гребцов; что построят повозки, которые будут перемещаться с невероятной быстротой без помощи животных; что создадут летающие машины, в которых человек… бил бы по воздуху крыльями, как птица… Машины позволят проникнуть в глубины морей и рек» 36 .

Когда Европа воспряла после этого тяжкого и продолжительного кризиса, взлет обменов, быстрый, революционный рост происходил вдоль оси, связывавшей Нидерланды с Италией, пересекая Германию. И именно Германия, второстепенная зона торговли, находилась во главе промышленного развития. Может быть, потому, что для нее, располагавшейся между двумя господствующими мирами, прилегавшими к ней с севера и с юга, то был способ навязать свое участие в международных обменах. Но прежде всего — по причине развития ее горной промышленности. Развитие это лежало в основе не только раннего восстановления германской экономики, с 70-х годов XV в., раньше остальной Европы. Добыча золотой, серебряной, медной, оловянной, кобальтовой, железной руд породила серию нововведений (будь то хотя бы использование свинца для отделения серебра, содержащегося в виде примеси в медных рудах) и создание гигантских для того времени устройств, предназначенных для откачки подземных вод и для подъема руды. Развивалась искусная технология, грандиозную картину которой рисуют гравюры в книге Агриколы.

Разве не соблазнительно увидеть в этих достижениях, которые Англия будет копировать, настоящий пролог того, что станет промышленной революцией 37 ? К тому же расцвет горной промышленности активизировал все секторы германской экономики: производство бархента ( Barchent , бумазеи), шерстяную промышленность, обработку кож, разные металлургические производства, изготовление жести, железной проволоки, бумаги, новых видов оружия… Коммерция создавала значительные сети кредита, организовывались крупные международные товарищества, вроде «Великого общества» ( Magna Societas ) 38 . Городское ремесло процветало: в 1496 г. в Кёльне было 42 цеха, в Любеке — 50, во Франкфурте-на-Майне — 28 39 . Оживились и модернизировались перевозки; могущественные компании специализировались в этом деле. И Венеция, которая, будучи хозяйкой левантинской торговли, нуждалась в белом металле, установила привилегированные торговые отношения с Южной Германией. Невозможно отрицать, что на протяжении более полувека немецкие города являли зрелище живо прогрессировавшей экономики, какого бы сектора мы ни коснулись.