Фернан Бродель - Структуры повседневности: возможное и невозможное

В это вмешивались и правительства: посредством накопленной в замке св. Ангела казны Сикста V, казны Сюлли в Арсенале, казны короля-фельдфебеля [Фридриха-Вильгельма I Прусского], которой тот сумеет воспользоваться не больше, чем своей армией, всегда готовой нанести удар ( schlagfertig ), но так его ни разу и не нанесшей. Все эти примеры известны и не раз приводились. Существуют и другие, скажем пример осмотрительных банков, созданных (или воссозданных) в конце XVI и начале XVII в., в том числе даже прославленного Амстердамского банка. По поводу последнего внимательный наблюдатель писал в 1761 г.: «Все серебро в виде монеты действительно находится в банке… Здесь не место рассматривать вопрос, не является ли похороненное там серебро столь же бесполезным для обращения, как если бы оно было зарыто в рудниках. Я убежден, что, не ухудшая кредита и не разрушая доверия, можно было бы заставить его обращаться к пользе коммерции» {1393} . Такого упрека заслуживали все банки, за исключением, как мы увидим, по-своему революционного Английского банка, основанного в 1694 г.

Жизнь, связанная с деньгами, сама собой требовала создания счетной, так сказать «воображаемой», монеты. Ничего нет более логичного: деньгам требовалась единая мера. Такой единицей измерения, вроде часа, минуты и секунды на наших часах, и стала расчетная монета (monnaies de compte).

Когда в какой-нибудь день 1966 г. мы говорим, что золотой наполеондор стоит на Парижской бирже 44,70 франка, мы не изрекаем истины, сложной для понимания. Но, во-первых, среднего француза обычно почти не заботит этот курс и он не сталкивается каждый день со старинными золотыми монетами; во-вторых, франк, монета для реальных расчетов, лежит в его бумажнике в виде банковских билетов. А если какой-нибудь парижский буржуа указывал, что в такой-то месяц 1602 г. золотое экю стоило 66 су, или, если угодно, 3 ливра 6 су, то прежде всего такой буржуа куда как чаще встречался в своей повседневной жизни с золотыми и серебряными монетами, чем современные французы. Для него это была ходячая монета. С ливром же он, наоборот, не встречался никогда — ни с ним, ни с су, составлявшим двадцатую долю ливра, ни с денье, двенадцатой частью су. Это были воображаемые монеты, служившие для расчета, для оценки сравнительного достоинства монет, для фиксации цен и заработков, для торговой отчетности, например, которая может выражаться затем в любых реальных деньгах, местных или иноземных, когда дело переходит от отчетности к действительной выплате. Долг в 100 ливров сможет быть оплачен столькими-то золотыми монетами, столькими-то серебряными, а в случае нужды — вспомогательной медной монетой.

Некоторые золотые монеты. Слева направо: флорентийский флорин, около 1300 г.; золотой флорин Людовика Анжуйского, XIV в.; золотой генуэзский дженовино XIII в. ( Фото из Фототеки издательства А. Колэн .)

Ни один современник Людовика XIV или Тюрго никогда не держал на ладони турский ливр или турское су (последние турские денье были отчеканены в 1649 г.). Чтобы найти монеты, соответствовавшие расчетным деньгам, пришлось бы вернуться далеко вспять. В самом деле, нет ни одной расчетной единицы, которая бы некогда, в определенный момент, не была реальной монетой. Таковы были турский ливр, парижский ливр, фунт стерлингов, лира итальянских городов или венецианский дукат, ставший расчетной единицей в 1517 г., или испанский дукат, который, что бы по этому поводу ни писали, перестал существовать как реальная монета с 1540 г., или же «грос», фландрская расчетная монета, которая восходила к старинному серебряному гросу, который в 1266 г. чеканил Людовик Святой. Взглянем, чтобы выйти за пределы Европы, на следующую, относящуюся к Индии купеческую запись — и обнаружим ту же самую проблему: «По всей Индии расчеты ведутся в обычных рупиях стоимостью в 30 су» (так как пишет француз, то речь идет о 30 турских су). И он добавляет: «Это воображаемая монета, подобная французскому ливру, английскому фунту стерлингов или большому ливру Фландрии и Голландии. Эта идеальная монета служит для расчетов по заключаемым сделкам, и надобно при этом пояснять, ходячая ли то рупия или рупия какой-либо иной страны…» {1394}

Объяснение будет полным, если прибавить, что реальные монеты не переставали повышаться в цене: правительства безостановочно поднимали цену реальной монеты, следовательно обесценивая монету расчетную. Если читатель проследит за нашей аргументацией, он легче поймет превращения турского ливра.

Пример Франции доказывает, что уловки с расчетной монетой можно было бы избежать. В 1577 г. Генрих III, один из тех королей, которых поносили более всего, решил под давлением лионских купцов ревальвировать турский ливр. Ничего не было проще, чем привязать расчетную монету к золоту. Именно это и удалось сделать слабому правительству, когда оно решило, что впредь расчеты будут производиться в экю , а не в ливрах ; экю, реальная золотая монета, «звонкая и полновесная», будет считаться за 3 ливра, или 60 су. Результат был бы тот же самый, если бы завтра французское правительство решило, что наш 50-франковый билет будет отныне равен золотому луидору и что все расчеты будут вестись в луидорах (правда, удалось ли бы ему это?). Операция 1577 г. будет успешной вплоть до мрачных лет, последовавших за убийством Генриха III в 1589 г. А потом все расстроилось, как о том свидетельствуют внешние обмены. Настоящее экю отделилось от экю расчетного: последнее всегда оставалось равным 60 су, а первое котировалось в 63, 65 и даже выше 70 су. Возврат к расчету в турских ливрах в 1602 г. был признанием инфляции. Расчетная монета снова отделилась от золота {1395} .

И так оно будет до 1726 г. Правительство Людовика XV не только положило конец длинному ряду изменений монеты, оно снова привязало турский ливр к золоту, и система более не менялась, если исключить незначительные модификации. Последняя из них — декларация от 30 октября 1785 г., которая под предлогом утечки желтого металла подняла отношение золота к серебру, до того установленное в 1:14,5, на один пункт-1:15,5.

Таким образом, Франция не слишком отказывалась от предпочтения, оказываемого белому металлу, ибо в Испании, как и в Англии, курс был 1:16. Это не было безделицей. Золото во Франции было дешевле, чем в Англии, и ввозить его на Британские острова с французского рынка для чеканки на английских монетных дворах было прибыльной операцией. И наоборот, по тем же причинам Англию покидал белый металл: как утверждали, с 1710 по 1717 г. на огромную сумму — 18 млн. фунтов стерлингов {1396} . С 1714 по 1773 г. английские монетные дворы отчеканят в 60 раз больше (по стоимости) золотой монеты, чем серебряной {1397} .

Европа XVIII в. могла наконец позволить себе роскошь такой стабилизации. До того времени расчетные деньги, как крупные, так и мелкие по действительной стоимости, испытывали постоянные девальвации, причем некоторые — как турский ливр или польский грош — обесценивались быстрее других. Несомненно, такие девальвации не были случайны; в странах, главным образом экспортировавших сырье, как Польша и даже Франция, наблюдался своего рода экспортный демпинг.