Фернан Бродель - Структуры повседневности: возможное и невозможное

Торговец бечевками для нанизывания мелкой монеты (sapèques). См. на иллюстрации ( с. 482) такие монетки с отверстием в центре и их изображение на «банкноте» в виде нанизанных на бечевку связок. Национальная библиотека, Кабинет эстампов .

Надлежит учитывать также небывалую тезаврацию, просто колоссальную со стороны императорского казначейства (не говоря уж о накоплении сокровищ богачами и чиновниками-казнокрадами). Тем не менее эта неподвижная масса серебра частично зависела от решений и мер правительства, а оно ее использовало для воздействия на цены. Именно это объясняет переписка отцов-иезуитов в 1779 г. По их словам, ценность серебра по отношению к вещам при династии Цин изменилась, читай — цены в общем возросли. А кроме того, было ли серебро монетой в строгом смысле слова или не было (а оно, конечно, ею не было), но Китай жил в условиях некоей разновидности серебряно-медного биметаллизма. Внутренним курсом был тот, что устанавливался между «сапеками», с одной стороны, и китайской «унцией» серебра, или серебряным песо в восемь реалов, которое продавал западный купец, — с другой. И ведь такой курс обмена серебра на медь варьировал в зависимости от дней, времен года, лет, а прежде всего — от выпуска в обращение серебра или меди по распоряжению императорского правительства. Целью последнего было поддерживать нормальное денежное обращение и всякий раз, когда это бывало необходимо, вводить соотношение меди и серебра в обычные рамки, выпуская из императорской казны серебро, если оно делалось слишком дорогим, или медь — в противоположном случае. Китайские иезуиты говорили: «Наше правительство понижает или повышает курс серебра и монеты по отношению друг к другу… Оно обеспечило себе контроль над этим богатством во всей империи». Такой контроль был тем более легок, что государство владело в Китае всеми медными рудниками {1368} .

Следовательно, нельзя сказать, будто деньги в Китае были индифферентным, нейтральным орудием, а цены — всегда поразительно стабильными. Известно, что некоторые цены находились в движении, и в частности цены на рис. В XVIII в. цены в Кантоне поднимутся под воздействием европейской торговли вследствие двойной — в сфере монеты и бумажных денег — революции, которая исподволь, глубоко внедрилась во всей старинной экономике Срединной империи {1369} . Хозяйство прибрежных районов — «экономика пиастра» — опрокинуло хозяйство внутренних областей — «экономику сапека». А последняя в основе своей отнюдь не была такой инертной и спокойной, как это обычно предполагают.

После сказанного читатель, несомненно, примет наш взгляд на вещи: с точки зрения денежного обращения Китай был более примитивным, менее утонченным, нежели Индия. Но его система отличалась совсем иной устойчивостью и очевидным единством. У Китая были не такие деньги, как у всех.

Европа стояла особняком, была уже из ряда вон выходящим случаем. Она знала всю гамму денежных систем: в самом низу, в гораздо большей мере, чем это обычно принято говорить, — натуральный обмен, натуральное хозяйство, примитивные деньги, старинные уловки, обходные пути ради того, чтобы сберечь звонкую монету. А над этим — металлические деньги, золото, серебро и медь, которых в Европе наблюдалось сравнительное обилие. И наконец, множество форм кредита, от ссуд под залог, предоставлявшихся «ломбардцами» или еврейскими купцами, до вексельного обращения и спекуляций в крупных торговых городах.

И игры эти не ограничивались Европой. Именно в мировом масштабе проявляется и объясняется эта система — обширная сеть, наброшенная на богатства других континентов. То, что с XVI в. «сокровища» Америки вывозились вплоть до Дальнего Востока, превращаясь там в местную монету или в слитки к выгоде Европы — деталь отнюдь не малозначительная. Европа начинала пожирать и поглощать весь мир. Так что возразим некоторым экономистам прошлого, да и сегодняшним, которые делают вид, что сомневаются в ее здоровье, и задним числом жалуются на то, что она будто бы страдала от постоянного денежного «кровотечения» к выгоде Дальнего Востока. Прежде всего, Европа от него не умрет. А потом это примерно то же, что сказать о генерале, бомбардирующем город, который будет взят, что он тратит в операции свои ядра, порох и труды.

И наконец, все деньги мира были соединены друг с другом, хотя бы в силу того, что в любой зоне денежная политика сводилась к тому, чтобы привлечь или отбросить наружу тот или иной драгоценный металл. И такое движение денег иногда ощущалось на огромных расстояниях. В. Магальяйс Годинью доказал, что уже в XV в. деньги Италии, Египта и Дальнего Востока образовывали сообщавшиеся друг с другом системы, совсем как сами европейские монеты. Европа не имела возможности перестроить такую организованную денежную структуру всего мира по своему вкусу. Ей приходилось играть по местным правилам повсюду, где она желала утвердиться. Но в той мере, в какой Европа и до завоевания Америки располагала сравнительно крупной массой драгоценных металлов, она очень часто добивалась того, чтобы игра развивалась к ее выгоде.

Металлические деньги — это совокупность связанных между собою монет: такая-то составляет десятую, или шестнадцатую, или двадцатую и так далее такой-то другой. Обычно одновременно использовали несколько металлов, будь то драгоценных или нет. Запад сохранил три из них — золото, серебро и медь со всеми неудобствами и преимуществами такого разнообразия. Преимущества: оно отвечало различным потребностям размена; всякий металл с соответствовавшими ему монетами использовался для определенного круга операций. При системе, состоящей из одних золотых монет, было бы трудно оплачивать ничтожные повседневные покупки, а если бы речь шла о системе, ограниченной медью, возникали бы немалые неудобства при крупных платежах. Действительно, каждый металл играл свою собственную роль: золото предназначалось для государей, крупных купцов (даже церкви); серебро — для обычных операций; медь, как и полагается, — для самых низов: это были «черные» деньги простонародья и бедняков. К ней иногда добавляли немного серебра, и она быстро чернела и всегда заслуживала своего названия.

Направленность экономики и состояние ее здоровья угадываются почти что с первого взгляда по тому, какой металл в ней доминировал. В 1751 г. золото в Неаполе тезаврировали, серебро утекало из королевства, а медью, невзирая на небольшое ее количество (1500 тыс. дукатов против 6 млн. дукатов в серебре и 10 млн. в золоте), оплачивали большинство сделок, поскольку она обращалась быстро и, какой бы плохой ни была, «она оставалась на месте» {1370} . Та же картина наблюдалась в Испании: в 1724 г. «главная доля платежей производится… биллоном [медь с небольшой примесью серебра]; перевозка его очень обременительна и дорогостояща, к тому же обыкновенно его принимают по весу» {1371} . Жалкий обычай, ведь в это же время во Франции или в Голландии биллон служил только вспомогательным средством. Но Испании, остававшейся, по видимости, хозяйкой серебра Нового Света, другие державы позволяли владеть этими далекими сокровищами лишь при условии, что она даст последним обращаться в качестве денег, «общих для всех наций», т. е. буквально потроша себя к выгоде других. Как и Португалия, в том, что касается золота, Испания стала «просто каналом» для белого металла своих колоний. С флотом галионов Карери прибыл в Кадис в 1694 г., и он увидел, как за один-единственный день в бухту вошло «больше ста кораблей, которые явились за серебром [в оплату] товаров, кои они доставили в Индии; большая часть того металла, что приходит на галионах, — заключает он, — поступает в кошелек иностранных наций» {1372} .