Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Так, в то время как Речь Посполитая переживала внутренний раскол, а Крымское ханство сокращало сферу политического влияния, их сосед-соперник Московское царство неожиданно получило возможность многократно расширить свою территорию. В этом расширении главная заслуга царской власти была в том, что она воздерживалась от навязывания определенного политического и идеологического режима на присоединенных территориях и пыталась ограничивать своеволие своих официальных и самозваных представителей. В обмен на минимальные расходы военного снаряжения и отправку ограниченного контингента служилых людей (исчислявшегося сотнями, а позже несколькими тысячами человек) Московское царство приобрело колоссальный материальный ресурс. Сибирские меха служили универсальной валютой («курс» которой только вырос с началом похолодания в XVII в.). Эта валюта позволила пережить разорение Смутного времени и сохранить экономические связи, предотвратившие распад страны, а также оплатить создание современных государственных институтов. Не в последнюю очередь, видимо, сибирские меха сыграли свою роль в способности Москвы присоединить украинское гетманство, выдержав очередную многолетнюю войну с Речью Посполитой и предложив казакам невероятный реестр в 60 тысяч человек на казенном содержании.

Не менее существенным было то, что впервые регион Северной Евразии начал интегрироваться в единое социальное и экономическое пространство. Происходило это не в результате завоевательного похода великого правителя, а в процессе кристаллизации ментальной географии в конкретные социальные и политические связи. Сибирь обретала пространственные границы, по мере того как ее просторы исследовались стихийными колонизаторами — разноплеменными выходцами из Московского царства. Первоначально Сибирью называли район восточного Приуралья, потом территорию до Иртыша, затем все земли к востоку от Урала, до берегов Тихого океана или политических границ с Цинской империей и среднеазиатскими ханствами. Слово неопределенного происхождения, Сибирь символизирует процесс формирования региона именно как феномен ментальной географии, когда «колонизация воображения» и мысленная интеграция разрозненных территорий в единое «царство» предшествует реальной колонизации и служит залогом его успеха. Вот почему, помимо материальных ресурсов, открытие и присоединение Сибири дало Московскому царству и символическое преимущество над бывшими грозными соперниками — Речью Посполитой и Крымским ханством. В ходе политических катаклизмов и гражданской войны эпохи Контрреформации Речь Посполитая утратила былую способность интегрировать инородные культуры, а Крымское ханство постепенно трансформировалось в небольшое мусульманское княжество. Освоение Сибири способствовало тому, что формирующиеся в Москве на протяжение XVII в. институты современного государства как анонимного бюрократического аппарата управления инкорпорировали архаические средневековые практики косвенного управления и делегирования полномочий местным элитам, именно то, что было отвергнуто другими европейскими обществами. Если можно было включить в систему централизованного управления бурятские племена, без превращения их в «русских» и насаждения православия, почему нельзя было на тех же основаниях присоединить Крым или польско-литовские земли? Речь Посполитая и Крымское ханство не могли даже гипотетически присоединить к себе в конце XVII в. московские земли, гарантировав их элите сохранение прежнего статуса, образа жизни и культуры. Могло ли Московское царство применить опыт Сибири в Европе? От ответа на этот вопрос зависело, как будут осмысливаться цели противостояния Москвы своим давним соседям.

Революция социального воображения, проявившая себя в XVI в. в ходе Реформации католической церкви и последующей Контрреформации, была гораздо шире сугубо церковных конфликтов. Интересно, что в Московском царстве произошедшая в результате Смутного времени окончательная дифференциация отношений «власти», «владения», «религиозного авторитета» и «культурной солидарности», т. е местная версия революции социального воображения, вызвала к жизни трансформацию церкви в обратном порядке: сначала «контрреформацию» официальных церковных властей, а затем — протестную «реформацию».

В 1652 г. Московским патриархом был избран митрополит Новгородский Никон (1605–1681), талантливый и амбициозный священник. Перед восшествием на патриарший престол Никон был участником так называемого «Кружка любителей благочестия», в который входили Стефан Вонифатьев, духовник второго царя из династии Романовых Алексея Михайловича, протопоп Аввакум, а также боярин Федор Ртищев, одна из ключевых фигур в администрации царя Алексея. Все участники кружка соглашались, что церковь нуждалась в возрождении — в смысле приближения к идеалу единого здания веры, очищенного от мирских пороков, заблуждений пастырей и разнобоя в организации службы. В этом взгляде проявилось новое отношение к социальным явлениям (в данном случае церкви) как воплощениям единой универсальной идеи, а не непосредственного переживания личного опыта. Каждый экземпляр изданной типографским способом книги представлял книгу в целом, а не конкретный уникальный список; каждый воевода должен был представлять единую царскую волю и общий закон, не являясь местным властителем, — по крайней мере, таков был идеал, распространявшийся все шире в XVII в. Члены «Кружка любителей благочестия» сопоставили этот идеал с знакомыми им реалиями православной церкви, и им показалось, что церковь нуждается в стандартизации обрядов, совершенствовании иерархии священнослужителей, организации их систематического образования, — одним словом, в том, что мы сегодня назвали бы модернизацией и что, по сути, соответствовало программе католической Контрреформации. Главным вопросом был источник этой желаемой идеальной формы церкви: Аввакум считал, что этот идеал нужно искать в прошлом, ориентируясь на решения церковного Стоглавого собора (1551), старинные иконы и рукописи, а Никон и другие члены кружка предлагали ориентироваться на современные нормы Константинопольской православной церкви, приспособленные к реалиям региона клириками украинских земель, находившихся в прямом подчинении Константинопольского патриарха. В 1648 г. боярин Ртищев основал Преображенский (Андреевский) училищный монастырь, в который пригласил несколько десятков монахов из Киева, выпускников Киевского коллегиума, созданного по иезуитскому стандарту Петром Могилой. (Монастырь Ртищева впоследствии стал основой для Славяно-греко-латинской академии, первого московского учреждения высшего образования.)