Константин Колонтаев - Русский коммунизм (большевизм)

Характеризуя Платона как философа-идеалиста и сравнивая положения его философиис теорией и практикой либерализма, Писарев отмечал: "Не будучи в состоянии внести строгое единство даже в мир собственной мысли, он хочет подчинить неизменным законам все явления человеческой жизни. На месте живого развития жизни он хочет поставить неизменное и непожвижное создание своей мысли. Колоссальные ошибки в области отвлечённой мысли происходят от сознательного презрения к свидетельствам опыта. Стремясь вынести истину из глубин духа, вместо того чтобы рассмотреть и изучить её в конкретных явлениях, Платон не понял, что, пренебрегая опытом и конкретными явлениями, нельзя понять истинного смысла исторической и государственной жизни. Он взялся за решение практических вопросов, не умея их даже поставить как следует. Его попытки в этой области слабы и несосотятельны, они распадаются от малейшего соприкосновения с критикой. В этих попытках нет ни разумной любви к человечеству, ни уважения к отдельной личности, ни единства цели, ни нравственной высоты идеала. Плато даёт обществу такое устройство, которое делает невозможным не только осуществление идеала, но даже стремление к нему. Пресловутый идеал Платона поэтому есть игрушка праздного воображения".21

На примере Платона Писарев показывает лицемерие либеральной болтовни о свободе и демократии: "Демократическая форма правления ему противна, как аристократу по рождению и как человеку, считающему себя неизмеримо выше массы по умственным силам и нравственному достоинству. Платон прямо высказывает убеждение, что если нужно согласие масс народа, то никакие самые благоразумные учреждения не могут быть никогда приведены в действие. Сознающий свои обязанности правитель должен поступать с зависящими от него людьми, как благоразумный врач, не спрашивающий у них согласия, должен ли он им давать горькое, но полезное лекарство. Платон убеждён, что массы народа не способны управлять сами собой и что невозможно требовать, чтобы им когда-нибудь было доступно и понятно истинное искусство управления".22

Такое презрение к массам, по мнению Писарева, неизбежно приводит к желанию и стремлению установить антинародную диктатуру: "Платон имел самое невыгодное понятие о нравственном развитии масс, он не мог считать, чтобы большинство людей покорно терпело власть мудрецов, а поэтому Платон для своего государства предусматривает отдельное сословие воинов, которые не столько бы защищали государство извне, сколько поддерживали порядок внутри его. Поэтому Платон, запрещая ложь частному человеку, допускает обман как средство управления в руках властителей. По понятиям Платона, со стороны правителей не существует обязанностей по отношению к управляемым личностям. Обман, насилие, произвол допускаются как средства управления. Законы нравственности, обязательные для частных лиц, теряют обязательную силу для государственных деятелей. Они должны быть мудрыми, но право судить об из мудрости предоставляется только богу".23

Далее Писарев подчёркивает, что либерально-замаскированная диктатура намного аморальнее и хуже для человечества, чем диктатура откровенная: "Сумасброднейшие деспоты Ксеркс, Калигула, Домициан, к счастью для своих народов, не были философами, они казнили людей для развлечения, но по крайней мере они не старались систематически развращать своих сограждан. Просвещённые деспоты вроде Людовика XI, Фердинанда Католического оказывали на своих подданных сознательное влияние. Им, как и Платону, был ненавистен дух критики и сомнения. Нравственной опорой им, как и Платону, служила вывеска народного блага. Материальной поддержкой служило войско. Эти правители, подобно мудрецам идеального государства Платона, считали себя людьми, призванными быть воспитателями и врачами неразвившегося и больного человечества. Испанская инквизиция, Варфоломеева ночь, Бастилия и прочее являются теми "лекарствами", которыеи в разные времена "врачи человечества" давали своим пациентам, не спрашивая их согласия. Принцип, проведённый Платоном в его трактатах о государстве и о законах, является основой европейской цивилизации".24

Помимо философии Платона, Писарев резко критиковал другую философскую основу европейского либерализма - позитивизм, который был разработан в 30-е г.г. XIX в. французским философом Огюстом Контом.

Писарев высмеивал Конта за попытки на базе достижений естествознания создать "новую религию" для человечества.

В этих стремлениях Конта он видел попытку оправдания капиталистического строя и порождаемых им нищеты и неравенства в обществе, стремление представить капитализм последним, завершающим этапом человеческой истории: "Конт мирится очень добродушно с пауперизмом, видя в нём неизбежное и, следовательно, нормальное явление - это значит, что социальная задача для него неразрешима".25

Писарев категорически отметал утверждение Конта о том, что какая-то "теоретическая власть", существующая независимо от политической власти, может оказывать какое-то нравственное воздействие на жизнь общества, что нравственность может составлять самостоятельную силу. По мнению Писарева, без улучшения экономической жизни общества, все рассуждения о нравственности - это абсурд, маскировка нищеты. Писарев считал, что причины подобных взглядов Конта - в том, что он не имеет никакого понятия обэкономической жизни общества. Только изменение способа общественного производства мождет изменить условия общественной жизни. Поэтому никакая филантропия, никакое морализаторство неспособны искоренить пороки общества. По мнению Писарева: "дело отрицания далеко ещё не кончено даже в Западной Европе, а когда начнётся дело создания, то оно будет производиться вовсе не по тем планам, которые Конт считает здравыми".26

Детальный анализ теории и политической практики европейского либерализма был дан Писаревым в статье "Генрих Гейне".

В этой статье Писарев относит появление либерализма в Европе к периоду после окончательного падения наполеоновской империи в 1815 году, когда завершился первый этап европейской истории, связанный с Французской революцией 1789 года: "Под влиянием разочарования и реакции в Европе распустился чахлый и бледный цветок либерализма. Надежды наши разбиты, думали искренние либералы, потому что эти надежды вообще неосуществимы. Земля слишком мала и бедна. Люди слишком многочисленны. Страсти их слишком пылки и разнообразны. Вечная борьба между людьми неизбежна. Поэтому надо заботиться только о том, чтобы борьба всегда и везде решалась личными достоинствами, а не преимуществом рождения. Надо твёрдо стоять на той почве, которую расчистили для нас великие принципы 1789 года. С одной стороны, надо отстаивать приобретения великого переворота против отвратительных замыслов реакционеров, с другой стороны, надо держать в ежовых рукавицах тех сумасбродов, которые стремятся общество увлечь в бездну анархии. Так рассуждали либералы. Искренние либералы составляли незначительное меньшинство. Настоящая боевая армия либерализма состояла из людей, которые жадно собирали плоды переворота и нисколько не желали, чтобы число счастливых собирателей увеличилось. На развалинах старого феодализма утвердилась новая плутократия. Бароны финансового мира, коммерсанты, фабриканты вовсе не были расположены делиться с народом выгодами своего положения. Немногие искренние либералы очутились в компании самого сомнительного достоинства. Рыхлая и бессвязная политическая партия, составленная из близоруких лавочников, честолюбивых шарлатанов, уклончивых юристов, могла иметь некоторый смысл и кое-какую энергию, когда надо было осаживать и обуздывать шальных реакционеров, потерявших последние остатки человеческого рассудка. Как только пылкие обожатели средневековых порядков вымерли и перестали быть опасными, так тотчас либеральная партия расползлась на составные части. Честные и умные люди отошли от неё прочь (здесь Писарев имеет в виду утопических социалистов, а затем левых гегельянцев - примечание автора), а легион пройдох и торгашей, осенённых знаменем "великих принципов", обнаружил настолько смешное зрелище, что появилась настоятельная необходимость выставить новый штандартик, на котором вместо крикливых слов "свобода, равенство, братство" была написана просьба не воровать носовых платков и не ломать мостовую".27