С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Для того чтобы попасть из Харбина в Шанхай, нужно было проехать зону господства японского империализма, начинавшуюся в Чанчуне, где кончалась Китайско-Восточная железная дорога.

Железная дорога от Чанчуня до Мукдена (Шэньяна), так называемая Южно-Маньчжурская, принадлежала японцам. Как только вы пересаживались из вагона Китайско-Восточной железной дороги в японский поезд, вы сталкивались с агентами тайной полиции, выступавшими под именем представителей «паспортного пункта».

Не успел я пересесть, как по вагону чинно прошагал высокого роста человек в штатском. Это был белогвардеец, служивший в японской охранке, с длинными черными усами, спущенными по-украински, с холодным взглядом черных глаз. Ноздри его, казалось, как-то особенно втягивали воздух, точно он вас обнюхивал.

Вскоре он вернулся в сопровождении еще одного белогвардейца и японца, говорившего по-русски. В вагоне было несколько пассажиров, главным образом англичан и американцев. Первый вопрос был: кто здесь русский? Получив ответ, они занялись только мной. У остальных лишь бегло просмотрели паспорта,

В Харбине я согласился взять письмо харбинской конторы Центросоюза для передачи в шанхайскую контору этой организации. Письмо имело чисто коммерческий характер и было напечатано на пишущей машинке. Мне принесли его в номер харбинской гостиницы, где я жил. Теперь в Чанчуне я смог убедиться в том, что японская полиция уже знала об этом письме.

Допрос продолжался долго, тем более что я был единственным русским пассажиром и до отхода поезда оставалось еще много времени. Из заданных мне вопросов я заключил, что тайный агент японской разведки, работавший в харбинской конторе Центросоюза, ввел свое начальство в заблуждение. Исключительно большое внимание, которое оказали мне три представителя японской секретной полиции в Чанчуне, объяснялось тем, что они считали меня членом Дальбюро

ЦК РКП (б) в Чите. Я смог также установить, что состав членов Дальбюро они знали лучше меня.

Наконец белогвардеец от меня отвязался и как бы нехотя протянул мне мой паспорт, взятый в начале допроса.

Через три дня поздно вечером я подъезжал к Шанхаю.

Шанхай. Воображение рисовало мне город фантастических пагод и больших фанз с вздернутыми кверху концами крыш. Об иностранной же концессии я думал как о небольшом квартале, выстроенном по-европейски. Но я был в одно и то же время и разочарован и поражен, когда предо мной открылась панорама залитого электричеством города с многоэтажными домами и мелькающими электрическими рекламами на крышах.

В Сибири, когда я уезжал, стояла лютая зима, в Харбине начиналась оттепель, но было еще морозно. За четыре дня дороги от Харбина я проехал весну и попал в бесснежный теплый Шанхай.

Выхожу из вокзала. Асфальтовая мостовая, множество автомобилей, трамваи, сотни предлагающих свои услуги рикш, китайская музыка, звон литавр, непонятная речь, перспектива залитой электричеством улицы, огромные электросветовые иероглифы торговых реклам — все это сразу поразило меня.

Шанхай, один из крупнейших мировых открытых портов того времени, состоял из трех частей: международного сеттльмента (поселения), французской концессии и китайского города Чапэй (Чжабэй), находившегося за пределами иностранных концессий. Шанхай в сущности был иностранным городом на китайской земле. На территории международного сеттльмента располагался порт с огромными причалами и складами. Хотя сеттльмент был международным, фактически им управляли англичане. Здесь в устье реки Хуанпу стояла английская военная эскадра, командный состав полиции был английским, а полицейские из племени сикхов были привезены из Индии, то-

Отряд английских войск в Китае

гда английской колонии. На случай беспорядков на помощь военным морякам приходил так называемый волонтерский корпус, состоявший из иностранных подданных.

В целом Шанхай уже тогда был городом с большим количеством промышленных предприятий, принадлежавших главным образом иностранцам. Рабочими были китайцы, и они составляли основное ядро индустриального китайского, пролетариата. Здесь же в международном сеттльменте располагались филиалы крупнейших европейских и американских банков, фешенебельные отели, рестораны, магазины, кинотеатры, роскошные виллы и т. д. Все это принадлежало иностранцам, но требовало китайских рабочих и служащих. Были здесь и чисто китайские фирмы, торговавшие с иностранцами. По всем этим причинам в этом иностранном городе преобладало китайское население, жившее на узких улочках в стороне от широких городских магистралей с европейскими домами.

Французская концессия управлялась администрацией, назначенной в Париже. Здесь также стояла французская военная эскадра, нижние чипы полиции были набраны из жителей французского Индокитая и т. д. Эта концессия отличалась от международного сеттльмента главным образом своим внешним видом. Она утопала в зелени и выделялась роскошными виллами.

В парках иностранного Шанхая по вечерам играл оркестр, а среди объявлений (например, «сорить, рвать цветы, ездить на велосипедах* воспрещается») было и такое — «вход китайцам воспрещается».

Многомиллионный китайский город был населен кули, ремесленниками, рабочими, мелкими торговцами, хозяевами ресторанчиков, игорных домов, опиеку-рилен, чайных домиков. Все они прямо или косвенно обслуживали иностранный Шанхай. Крупная китайская буржуазия и интеллигенция предпочитали жить в международном сеттльменте или на французской концессии.

После поражения революции 1911 г.,.Китай очутился во власти военных клик, ориентировавшихся то на Японию, то на Англию, и при смене господства тех или иных клик милитаристов «пострадавшие» прятались на иностранных концессиях Шанхая. На французской концессии жили представители гоминьдана. В Шанхае укрывалось и руководство Коммунистической партии Китая и Социалистического союза молодежи.

Я поселился в международном сеттльменте, рядом с одним из английских полицейских участков, в квартире колчаковского военного врача, жена которого сочувствовала большевикам. Ей я многим был обязан. В трудные моменты она тщательно меня оберегала и прятала мои материалы.

Прежде всего мне нужно было встретиться с членами Центрального бюро Коммунистической партии Китая и Организационного бюро по созыву Всекитайского съезда Социалистического союза молодежи. Встреча состоялась в доме на одной из китайских улочек международного сеттльмента. Было уже темно, по узкой деревянной крутой лестнице меня провели наверх в единственную комнату, где горела электрическая лампочка. От всей этой обстановки, от кромешной тьмы веяло какой-то романтической конспиративностью.