С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Через несколько минут вошел Сунь Ятсен. Среднего роста, серого цвета наглухо закрытый френч со стоячим воротником на запонках, лакированные китайские туфли. Ему было тогда 55 лет. В его лице и жестах выражение невозмутимого спокойствия, медлительность движений создавала впечатление некоторой флегматичности. Это спокойствие и хладнокровие еще сильнее бросались в глаза после первых впечатлений у входа во дворец. Там — горячка, суета, здесь — медлительность и размеренность движений.

Это внешнее спокойствие не вязалось с рассказами о том, что в боевой обстановке Сунь Ятсен сам становился к орудию и стрелял по противнику.

Глаза у Сунь Ятсена были карие, очень живые, с огоньком, напоминавшие глаза В. И. Ленина. Я поразился этому сходству глаз. Живость взгляда также противоречила внешнему спокойствию.

Сели. Тотчас же был подан чай.

Я вручил Сунь Ятсену письмо, в котором говорилось о моих полномочиях, передал привет от рабочих и крестьян Советской России и пожелания успехов в его работе и борьбе. Обращаясь к нему, я подчеркивал слово «президент» в противовес всей иностранной империалистической прессе, которая не признавала за ним этого звания и называла просто «доктор Сунь».

В ответе на мое приветствие он много говорил о своих симпатиях к Советской России, о том, что будег очень рад ознакомить меня с состоянием дел на юге Китая и получить информацию о положении Советской Республики.

В центре нашей беседы стоял вопрос о Чэнь Цзюн-мине, который, несмотря на вооруженный конфликт, номинально продолжал оставаться военным министром кантонского правительства. Я достоверно знал, что Сунь Ятсен посылал делегацию к Чэнь Цзюнмину для переговоров о ликвидации конфликта и возвращении его в правительство. Результаты переговоров мне не были известны. Я задал вопрос о возможности примирения. Сунь Ятсен вспылил и повышенным тоном сказал:

— Я президент, и министры должны мне подчиняться. Он выступил против меня, президента республики, он выступил против воли народа, если он не подчинится, то будет уничтожен. Ни о каких компромиссах не может быть и речи.

Все же делегации Сунь Ятсена ездили к Чэнь Цзюнмину и после этого разговора. Велись перегово-|)ы, но, как показали события, никаких результатов они не дали.

Мы перешли к вопросу о борьбе с У Пэйфу. Сунь сообщил мне о переброске дополнительных частей на северный фронт и в очень оптимистическом тоне говорил о северной экспедиции и неизбежности скорой победы.

Беседа перешла к положению Советской России. Сунь интересовался численностью Красной Армии, ее организацией и политическим воспитанием. Затем Сунь Ятсен спросил о здоровье В. И. Ленина. В конце беседы мы условились о наших дальнейших встречах.

Впечатление у меня было несколько странное. Чувствовалось, что Сунь Ятсен сдержан и осторожен. С другой стороны, желание возможно чаще встречаться со мной говорило о его намерениях установить контакт с Советской Россией.

Причины двойственного отношения ко мне Сунь Ятсена разъяснились во время одной из следующих встреч, которая была посвящена исключительно программным вопросам. Мы говорили о проблемах русской и китайской революций.

В центре беседы сперва стоял вопрос о диктатуре пролетариата. Сунь Ятсен долго расспрашивал меня об этом. Мы говорили о Советах, о Красной Армии, о значении свободы для народных масс. Сунь внимательно слушал, а потом обратился ко мне со следующим предложением: «Я дам вам самый дикий, горный уезд, не развращенный современной цивилизацией. Жители его принадлежат к народности мяо. Они более способны воспринять коммунизм, чем жители наших городов, где современная цивилизация сделала их противниками коммунизма. Вот в этом уезде организуйте Советскую власть, и, если ваш опыт будет удачным, я применю эту систему для всего Китая».

На такое предложение мне оставалось ответить лишь шуткой. Я сказал, что один уезд — слишком малый плацдарм для коммунизма с его мировыми масштабами. Но я понял значение его предложения. Сунь Ятсен знал, что я коммунист, знал, что кантонские коммунисты стоят в оппозиции к нему, что я встречаюсь с ними, знал, что рабочие союзы в Кантоне отошли от него. Естественно, что первое время Сунь Ятсен питал ко мне некоторое недоверие, ибо мои слова расходились с делами кантонских коммунистов.

Неожиданное предложение «организовать» Советскую власть в одном из уездов было прощупываниехМ моих намерений. Вот почему, ответив шуткой на это предложение, я изложил Сунь Ятсену нашу точку зрения на тогдашний этап китайской революции, говорил о необходимости создания единого национально-революционного фронта и его возможной программе! Эти проблемы стали главными в наших беседах.

Сунь Ятсен оживился, напряженность в выражении его лица исчезла, в глазах вспыхнул огонек, и он стал рассказывать о программе своей партии, автором которой он являлся. Эта программа была изложена в двух его речах: «О трех принципах» и «Конституции пяти степеней».

В этих документах чувствовалась та американская школа буржуазной демократии, которую основательно прошел Сунь Ятсен. Принципы американской буржуазной демократии он пытался приспособить к китайским условиям. Американское происхождение «трех принципов» Сунь Ятсен не скрывал. В своей речи он говорил: «Принципы президента Линкольна вполне совпадают с моими. Он сказал: „правительство народа, избранное народом и для народа" Эти принципы как для европейцев, так и для американцев были вершиной их достижений. Слова, имеющие тот же смысл, можно найти в Китае. Я их перевел: „национализм, демократия и народное благоденствие”» 12 12 Полный текст произнесенной 21 марта 1921 г. речи Сунь Ятсена о «трех принципах» был опубликован в качестве приложения к моей книге «В рядах китайской революции». .

Национализм Сунь Ятсен трактовал тогда как слияние пяти национальностей, населяющих Китай (китайцы, маньчжурцы, тибетцы, монголы, мусульманские народы), в единую национальность путем ассимиляции китайцами остальных народностей. В этой части своей программы Сунь Ятсен еще ничего не говорил об освобождении Китая от гнета иностранного империализма. Он считал это само собой разумеющимся, ибо новый Китай, организованный на основе «трех принципов», должен был стать независимой страной, привлекающей иностранный капитал на выгодных для себя условиях.

Под «народным благоденствием» Сунь Ятсен подразумевал прежде всего осуществление «пропорционального» налога на землю. В центре этой части программы лежал аграрный вопрос. Частичный выкуп земли, распределение ее между бедными крестьянами, пропорциональный цене земли налог на землю — вот сущность аграрной программы, изложенной в «Трех принципах». Характерно, что частная собственность на землю при этом не отменяется, государство лишь должно установить пропорциональный налог, который тормозил бы процесс образования крупной земельной собственности.