С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

В октябре революционные войска не только заняли всю провинцию Хунань, но, преследуя бежавшего противника, дошли до сердца Китая — Учана и Ханькоу.

Здесь У Пэйфу собрал все свои оставшиеся силы, чтобы приостановить наступление. Особенно трудно было взять Учан, Революционные войска применили единственно правильную тактику. Вместо того чтобы ввязаться в бой за Учан, они переправились на другой берег реки Янцзы, заняли ханьянские высоты с лучшим в Китае арсеналом и захватили город Ханькоу. Таким образом Учан был окружен. Он долго не сдавался, но был обречен. Блокированный, окруженный со всех сторон и лишенный продовольствия и снабжения военными припасами, город рано или поздно должен был пасть.

Несколько раз ходили кантонцы в атаку на Учан, но безуспешно. Наконец в наступление пошел коммунистический полк. Коммунисты и комсомольцы под градом пуль штурмовали стены города. Здесь погибли лучшие, беззаветно храбрые коммунисты Китая. Об их храбрости рассказывали в народе легенды, которые наводили потом мистический ужас на реакционные армии.

Учан был взят в октябре, и вскоре под напором восточного фланга Национально-революционной армии пала столица провинции Цзянси — город Наньчан.

Одновременно, продвигаясь-по прибрежным областям, Национально-революционная армия заняла провинцию Фуцзянь.

В ноябре военные действия приостановились. К тому времени лицо Национально-революционной армии совершенно изменилось. Из Кантона вышли всего 5—7 корпусов, сейчас их было около 30, но это уже не были прежние революционные корпуса. Чан Кайши после занятия Чанша отказался от революционной тактики, заключавшейся в том, чтобы наносить решительные удары по реакционным армиям. После Чанша он стремился к тому, чтобы перетянуть реакционных генералов на свою сторону. В этом заключался теперь центр тяжести его военной тактики. И вместо того чтобы бить врага, пускались в ход деньги для подкупа противника. Наемные генералы, палачи революционных рабочих и крестьян, переходили со своими армиями на сторону Чан Кайши, надевали гоминьдановские кокарды и трехцветные галстуки.

Из пленных солдат немедленно формировались новые гоминьдановские части. Пленные зачастую ничего не знали о целях гоминьдана и, как обычно, нанимались в «новые дуцзюньские армии». Вместе с тем 50—70% подлинно революционных кадров солдат и командного состава основных корпусов НРА выбыли из строя в боях.

Так постепенно перерождалась гоминьдановская армия. Вчерашние реакционные милитаристы, перешедшие под гоминьдановские знамена, продолжали и теперь бороться с рабочим и крестьянским движением. Новые «революционные» генералы жгли революционные деревни, расстреливали вожаков крестьянского движения и готовили удар по рабочему классу.

Но был и другой важный результат Северного похода. К началу 1927 г. Коммунистическая партия Китая насчитывала 50 тыс., а комсомол — 40 тыс. членов. Из маленьких кружков по изучению марксизма, из оторванных от реальной действительности сект за каких-нибудь пять лет выросли крупные коммунистические организации, которые научились работать среди рабочих и крестьян, создавать рабочие союзы, возглавлять стачки, организовывать крестьянские союзы, вести крестьян на борьбу с богатыми землевладельцами и, наконец, поднимать народные массы во время Северного похода.

Это был лучший показатель правильности тактики единого национально-революционного фронта, вхождения коммунистической партии и комсомола в гоминьдан, благодаря которой коммунистическая партия и комсомол превратились в большую политическую силу, воздействующую на ход событий.

В конце октября 1926 г., когда гоминьдановская армия овладела Учаном, было решено, что правительство переедет из Кантона в Ханькоу, расположенный напротив Учана, на северном берегу Янцзы. Путь туда лежал через Наньчан, где находилась ставка главнокомандующего армией Чан Кайши. Мне было предложено совершить это путешествие вместе с М. М. Бородиным и членами кантонского правительства.

Обычно из Кантона в Ханькоу ездили на пароходе— сначала в Шанхай, оттуда по реке до Ханькоу. Все путешествие продолжалось около восьми суток, а если прибавить к этому остановку в Шанхае, то максимум десять.

Однако Шанхай находился в руках Сунь Чуань-фана, и поэтому предстояло продвигаться сухопутным путем по территории, занятой Национально-революционной армией. Из Кантона на север железная дорога была проложена на расстояние только немногим более 200 км. Затем дней десять надо было идти пешком до Ганьчжоу, а оттуда плыть на гребных сампанах до Наньчана.

Приготовления к такому сложному пути были наконец закончены, и отъезд назначен на 16 ноября. День отъезда выдался пасмурным, серым. В семь часов утра завыла под окном автомобильная сирена. Пришли кули, забрали вещи, уложили их в автомобиль и двинулись к пристани. Мы пошли туда пешком. Катер уже ждал нас. Вот и прощальные сценки: старуха с забинтованными ногами приехала на рикше проводить своего сына. Он отправлялся с нами в качестве переводчика. Сын кланялся почтительно и грациозно, мать что-то шептала, но не было никаких поцелуев и объятий. В Китае это не принято.

Все были одеты в походные костюмы цвета хаки, в военных фуражках, кое у кого на поясе болтались кобура и походный планшет, у многих были фотографические аппараты и термосы.

Катер затрещал, осел кормой в воду, запенил в мутно-желтой воде и повез нас в сторону вокзала, который находился на противоположном берегу реки Чжуцзян. Ни моста, ни широкой улицы не было, и подъехать к вокзалу можно было только на лодке или на катере.

Вокзальная площадь была заполнена народом. Шпалерами стояли войска, провожать правительство пришли рабочие и служащие государственных учреждений. Реяли красно-голубые знамена, суетились фотографы и кинооператоры, министры отдавали последние распоряжения по своим ведомствам.

Но вот оркестр заиграл национальный гимн. Взорвались пороховые хлопушки, и поезд тронулся. Кантон для нас остался позади в прямом и переносном смысле слова.

Салон-вагон. Чэнь Южэнь даже здесь оставался министром иностранных дел: в черном штатском костюме, в английском дождевике. Дочь его, только что вернувшаяся из Англии, как и ее отец, китайского языка не знала и говорила по-английски.

Старик Сюй Цянь, министр юстиции, ехал с женой и презабавной семилетней дочкой, которую все, даже китайцы, называли по-русски «маленький Китай». Это прозвище она получила в Москве, откуда вернулась недавно с отцом и матерью. Шалунья и драчунья была одета по-московски.

Главным распорядителем и организатором путешествия был министр финансов Сун Цзывэнь. В военной форме, непоседливый, он носился из одного угла в другой. Сестра его Сун Цинлин — вдова Сунь Ятсена — угощала нас фруктами, сэндвичами и горячим чаем.