С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Мы ночевали в храме предков. Он стоял у подошвы довольной высокой, покрытой лесом горы. Это было единственное кирпичное здание в деревне. В храме уже было полно народу. Передние два помещения были заложены вещами. Одна комната занята телохранителями министров. Остался алтарь и рядом с ним двухъярусная комната. Страшные, золоченые и запаутиненные боги сердито смотрели на нас, когда мы уселись под ними завтракать, обедать и ужинать — все сразу, ибо целый день ничего не ели, 'прошли же 40 ли (примерно 20 км).

Клонило ко сну. Мы разложили свои походные койки, легли и, только проснувшись рано утром, заметили, что наш храм не подметался, не очищался от пыли, паутины и плесени, наверное, со времени его основания. Ночевать в храме, затащить туда вещи — было бы богохульством в Европе. В Китае это не так, в Китае храмы прежде всего являлись приютом для странствующих, для приезжающих на деревенские ярмарки, происходящие обычно у храма.

Утром начались первые неприятности. Сбежали кули. Это было неопровержимым доказательством того, что в Шаогуане власти перестарались, набирая людей насильно, и, вероятно, сорвали кое-кого с постоянной работы. Согнанные силой люди воспользовались первой возможностью и ночью сбежали домой.

И так бывало каждое утро, после каждой ночевки. Взамен убегавших под конвоем приводились на каждой остановке новые партии кули, которые по примеру предыдущих убегали следующей же ночью. Немногим удалось добраться из Шаогуаня в Ханькоу с теми же кули.

Принудительный набор кули, то есть носильщиков багажа, мелких грузов и паланкинов, в которых восседали государственные чиновники, был обычным явлением на Востоке с древних времен. Натуральные налоги и государственная трудовая повинность, кото* рыми облагались все деревенские общины, лежали в основе того общественного строя на Востоке, о котором мы расскажем ниже. Повинности выполнялись в порядке государственного принуждения. Но в XX столетии капитализм уже настолько разложил основы восточного общества, что кули разбегались даже тогда, когда они нужны были непосредственно правительству.

Вскоре мы снова двинулись в путь. Дорога здесь была лучше, ширина ее местами позволяла идти вдвоем рядом. Местность была гористая, мы двигались между горами, кружили и, пройдя почти без остановок 60 ли, пришли к ночи в большую деревню, которая на местном наречии называлась Чжанкоу.

Мы остановились здесь в помещении военного склада. Это большое каменное здание, конечно без окон, оказалось чище и просторнее, чем храм предков. Власти приготовили к нашему приходу обильный ужин: кадки с рисом, китайскую лапшу, рубленную на мелкие куски курицу.

Мы уже освоились и свободно орудовали палочками, запихивая ими в рот отваренный рис. Повар сварил целый котел кофе, и мы черпали кружками согревающий напиток. Походный образ жизни, быт, простота нравов напоминали нам наш 1919 г Чувствовали мы себя в этой обстановке как рыба в воде, и порой казалось, что мы вовсе не в Китае. Министры же хандрили от этой «революции в быту».

Ночь прошла, и многокилометровый обоз тронулся. Закачались на мускулистых плечах зеленые паланкины, затрубили впереди солдатские горны, собрались у дверей жилищ с любопытством смотревшие на нас жители.

Опять горы и уступами расположенные рисовые поля. Рис был уже снят, и на гладких, сухих теперь полях правильными рядами торчали остриженные на вершок от корней рисовые кустики. Поля здесь были дробные, маленькие, похожие на огороды. На этих крохотных кусочках земли уже готовился новый посев. Примитивный деревянный плуг медленно полз за тихим, лениво шагавшим буйволом. В ноздри его было продето кольцо, и посредством .привязанной к нему веревки крестьянин управлял этим выносливым животным.

Деревеньки были серые, голые, бедные. Вступаем в одну такую деревню. Сперва проходим мимо ряда расставленных по обеим сторонам дороги уборных, сложенных из глиняных необожженных плит. Уборные сооружены для проходящих по дороге и принадлежат всей общине. Деревеньки эти счастливы, что стоят на большом тракте, по которому из Цзянси в Гуандун ежедневно проходят сотни людей. Путники пользуются уборными, а крестьяне получают драгоценное удобрение, которое делится между членами общины.

За уборными выстроился ряд глухих хижин. Нет окон. Темно, с трудом можно было разглядеть стоявших в дверях обитателей хижин.

Бросалось в глаза отсутствие молодых парней и девушек. Их в деревнях мы не видели: кто ушел в город в поисках работы, кто был забран в кули или солдаты. В деревне преобладали старики и маленькие дети. Лица жителей выражали безысходное горе, нищету и безнадежность. Пройдешь шагов сто-двести — деревня остается позади. Снова ряд уборных, суживающийся сразу путь, и снова дробные поля.

Встречался и другой тип деревень, жители которых, казалось, не занимались земледелием, а содержали харчевни. Чуть ли не каждая семья здесь чем-то торговала. Женщины сидели под навесами харчевен и торговали земляными орехами, вареным сладким картофелем, семечками и изредка мандаринами. Нищета и здесь бросалась в глаза и сливалась с однообразным серым цветом жилищ как снаружи, так и внутри. Никаких украшений в домах, лишь над входом — дощечка с иероглифами, охраняющими от злых духов.

В этих двух типах деревень ремесло почти совершенно отсутствовало. Начиная с шапки и кончая туфлями— все покупалось. Всюду было много нищих: старух и детей, бегавших за каждым прохожим и вымаливавших подаяние. И здесь заметно было отсутствие девушек и юношей. Не видели мы их и в полях за работой.

В деревне манеры и церемонность крестьян при разговоре с пришедшими из Кантона людьми ничем не отличались от вежливой манерности городского обывателя. Но сладкие улыбки и складывание рук наблюдались только при общении с начальством; с кули крестьяне говорили просто, без манер и улыбок, деловито. Значит, церемонность была вколочена палкой чиновников в продолжение веков и предназначена для обращения с ними.

На пути встречались и другие селения, где велась оживленная торговля. В них было несколько улиц, много харчевен, но больше всего лавок и ремесленных мастерских. Улочки узенькие, выложенные камнем,

Кумирня

были как бы прикрыты сверху навесами крыш настолько, что в яркий солнечный день здесь было тускло и сыро. В селах этих имелись маленькие кумирни, и перед изображением богов тлели тоненькие свечки. Часто кумирня была мала и грязна, но местами встречались небольшие, выложенные из кирпича и заботливо убранные, чистые не то кумирни, не то храмы предков.