С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

За два месяца, которые прошли со времени заня-

Крестьянская боевая организация

тия Ганьчжоу Национально-революционной армией до нашего прихода, в городе организовалось уже 13 рабочих союзов. К декабрю 1926 г. были организованы следующие рабочие союзы:

Все эти союзы вместе объединяли тогда более 5600 рабочих, т. е. немногим более половины всех рабочих, Ганьчжоу.

Как и в Нанькане, в рабочие союзы входили и хозяева. Несмотря на это, союзы провели уже целый ряд забастовок, в результате которых работай день

в Ганьчжоу был ограничен 11—12 часами, а заработная плата поднялась в среднем до 15—20 фэней в день.

Гоминьдановская организация во всем уезде насчитывала 400 членов, из которых 300 жили в городе. Городская организация состояла главным образом из учащихся средних школ. В местной организации гоминьдана их было 150 человек, за ними шли служащие (30 человек), затем чиновники, вступившие в организацию по принуждению, в том числе четверо шэньши. Рабочих в организации было только трое. В комитете нам сообщили, что в последнее время кое-кто записывается в организацию гоминьдана в надежде получить чиновничье место. Организационный комитет партии (выборного комитета тогда еще не было) состоял из семи человек: четырех чиновников, одного шэньши и двух адвокатов. Председателем бюро был директор ганьчжоуского торгово-промышленного комитета.

Характерно, что купечество группировалось здесь вокруг реакционной организации, издававшей свою ежедневную газету тиражом 800 экземпляров. Редактором был преподаватель местной педагогической школы. Газета вела пропаганду против СССР, утверждала, что только первый принцип Сунь Ятсена (национализм) правилен, вела травлю союза учащихся как «красного». Редактор был связан с исключенными правыми гоминьдановцами в Шанхае, от которых получал статьи для своей газеты. В связи с нашим приходом в Ганьчжоу газета была временно закрыта.

Во всем уезде тогда имелось только девять коммунистов. Трое из них — местные рабочие, остальные были командированы сюда из центра. Это была очень активная группа, которая вела здесь большую работу, особенно в области печатной пропаганды.

Начальник уезда был новый, назначенный командованием Национально-революционной армии. Нам дали такую его характеристику: к гоминьдановской работе относится безразлично, но не чинит препятствий левым гоминьдановцам и коммунистам. Всюду на местах власть осталась старой, и по-прежнему в городе процветали опиекурильни, игорные и публичные дома, принадлежавшие местным шэньши.

Мы уходили из Ганьчжоу под впечатлением рабочего митинга, устроенного местной организацией компартии. Митинг состоялся в храме Будды поздно вечером, когда все лавки в городе были уже закрыты. Большой храм был набит до отказа. На стене висели красные знамена с пролетарскими лозунгами. Тусклый свет керосиновых ламп едва освещал лица рабочих. Здесь были и пожилые люди, но в первых рядах сидела молодежь, ученики. Все пришли сюда прямо с работы, в рабочих костюмах. Лица были усталые и угрюмые.

Выступал с докладом приехавший с нами китайский коммунист, интеллигент, по-европейски одетый. Когда он начал речь, рабочие насторожились и отнеслись к нему сперва недоверчиво, насупили брови,— одним словом, «не наш человек».

Докладчик оказался блестящим агитатором, умело втягивавшим аудиторию в живое обсуждение. Послышались первые возгласы «хао, хао!» («хорошо, хорошо!»), и постепенно лица рабочих стали проясняться. Коммунист кончил доклад, сопровождаемый бурей аплодисментов и возгласами «хао, хао!».

Это был другой мир. Здесь не было этих надоевших слащавых улыбок и поклонов, не было торговли у каждой двери: кому первому пройти, не было лицемерных речей о верности «трем принципам» Сунь Ятсена. Нет, это был другой, подлинно революционный Китай.

В Ганьчжоу закончился наш утомительный пешеходный путь. Мы пересаживались здесь в сампаны. Вот теперь мы поняли одну из причин, в силу которых иностранному империализму так трудно было проникнуть в глубь Китая. Страну спасли наряду с другими факторами пути-дороги. Десять дней мы шли гуськом по узким тропинкам — «великому пути» из Гуандуна в Цзянси. По обеим сторонам тропинок лежали залитые водой болотистые рисовые поля. Когда дорога уходила в горы, то она представляла собой высеченные в камнях уступы. Мостов через реки не было, переправляться нужно было на лодка-х. Иногда через речку на зыбких подпорках были проложены несколько тонких жердей. Наши переходы по этим перекладинам редко кончались благополучно. Раз кто-то упал в воду вместе со следовавшим за ним пони. Воевать в такой огромной стране иностранным империалистам было трудно. Узкие тропинки мешали действовать большими войсковыми соединениями. Воинские части вынуждены были рассыпаться на жидкие цепи, следовавшие друг за другом. Не то что тяжелую, но даже легкую артиллерию протащить здесь было невозможно. И не случайно прямая интервенция иностранцев в Китае ограничивалась на севере Маньчжурией и Пекином, в центре — долиной реки Янцзы (от Шанхая до Ханькоу), а на юге — только Кантоном. В остальном Китае им приходилось использовать силы китайских милитаристов.

В речных сампанах мы должны были плыть по реке Ганьцзян до самого Наньчана. Сампаны приспособлены для перевозки товаров. Наши маленькие сампаны могли брать 10—15 т груза. Они имели для этого очень вместительные трюмы, крытые досками, на которых мы расставили свои походные койки. На каждом сампане легко уместилось пять-шесть коек, и, несмотря на это, было довольно просторно. В середине лодки стояла защищенная от ветра кирпичная печь, на которой мы стряпали. Нам помогал работавший здесь двенадцатилетний мальчик-ученик, выполнявший также обязанности повара, кормившего всю команду. Джонка была хорошо защищена от дождя овальной крышей из плетеных бамбуковых матов. Раздвигая маты сверху, мы получали окно, раздвигая снизу — дверь.