Ольга Деркач - Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

Пришлось ли Царь-пушке в своей жизни выстрелить? Специалисты из Академии имени Дзержинского, которые в 1980 году обследовали Царь-пушку, уверяют, что хоть разок, да она стреляла. Лев Гумилев безапелляционно утверждал, что тот самый единственный выстрел из Царь-пушки был сделан пеплом сожженного Лжедмитрия I. Черновато пошутим, что дело пошло прахом и не царским оказалось это дело – палить.

Главной заслугой своего рода перед Россией древний боярский род Нарышкиных считал рождение Натальей Кирилловной Нарышкиной, второй женой царя Алексея Михайловича, сына Петруши, ставшего императором всея Руси Петром I. Однако в Москве за Нарышкиными числится еще одно, не менее значительное рождение – архитектурный стиль их имени, московское барокко, чаще называемое нарышкинским.

Понятно, что сами бояре Нарышкины ничего не строили и скорее всего даже и не придумывали. Может, это архитектор такой у них дворовый был, имени которого история не сохранила, может, мода такая на московскую землю пришла, откуда – неведомо, может, еще какой резон был, только ясно одно – краснокирпичные многоярусные церкви центричной архитектуры с яркими белокаменными затейливыми украшениями – «кружевами» одна за другой строились в имениях бояр Нарышкиных. И одна из самых замечательных – церковь Покрова в Филях.

Брат царицы Натальи Лев Кириллович Нарышкин вдоволь настрадался в долгой борьбе за власть с родом Милославских, из которого вышла первая супруга «тишайшего» царя. Клан Нарышкиных в результате, как известно, победил, на престол единолично уселся подросший Петр I, и – горе побежденным! – Лев Кириллович сразу же получил в вотчину село Фили, прежде принадлежавшее Милославским. Царский дядя немедленно приступил к строительству церкви, главное место в которой занял образ Спаса Нерукотворного – икона, перед которой 18-летний Лев Нарышкин истово молился о спасении во время стрелецкого бунта. Пятиярусный храм вышел на заглядение наряден и строен – так что даже деревню Фили перестали в официальных документах называть Филями, а стали звать Покровским на Филях – по церкви. Церковь-красавицу полюбил и молодой царь – частенько, пишут, бывал в Покровском и даже пел тут на клиросе.

Как и большинство московских церквей, храм пострадал дважды: от Наполеона и от большевиков. Французские солдаты устроили в нем конюшню. При большевиках храм вообще хотели снести: авиационный завод, что поблизости, ходатайствовал. Завком и партком письмо специальное писали, мол, в универмаг, если откажете, далеко ходить придется. К чести той власти, отказали наотрез, на Главнауку Наркомпроса сослались, что обнаружила в соборе памятник высшей категории.

Но от греха подальше церковь закрыли – это случилось в первый месяц Великой Отечественной войны. До начала шестидесятых она служила складом, но уже в 1955 году начали неспешную реставрацию, в процессе которой храм Покрова в Филях отошел Музею древнерусского искусства имени Андрея Рублева. К Олимпиаде-80 в храме открыли экспозицию, в 2000-м музею пришлось потесниться, и теперь в церкви Покрова в Филях регулярно проводятся богослужения. Так что в музей вы пришли или в храм – решайте сами. Впрочем, эта дилемма относится только к нижнему из двух храмов – зимней церкви Покрова Богородицы. Верхнюю церковь Спаса Нерукотворного верующим не отдали, и туда пускают по билетам и только в теплое время года.

Для начала вопрос: Юрий Нечаев-Мальцев дал средства, Роман Клейн построил, Александр III дал свое имя. Впоследствии это стало носить имя другого Александра. Назовите еще одного человека – автора всей этой затеи. Ответ – в заголовке. Это Иван Цветаев.

Многие уже поняли, что речь идет о Музее изящных искусств имени Александра III, теперь изобразительных имени Пушкина. Второе, после Эрмитажа, собрание западного искусства в России обязано своим рождением энтузиазму Ивана Владимировича Цветаева. Замечательный был человек. Родился в семье сельского священника на Владимирщине. С 30 лет – профессор Московского университета, завкафедрой теории и истории изящных искусств. Решил превратить учебный кабинет кафедры, где хранились слепки с шедевров мировой скульптуры, в учебный же музей – и добился своей цели.

Только представьте себе: собрать средства (кроме главного дарителя, Нечаева-Мальцева, стеклозаводчика из Гусь-Хрустального, выложившего больше двух миллионов рублей, были еще Морозов, Мамонтов, Юсуповы и другие), выбить у московских властей землю под здание, организовать конкурс на проект нестандартного здания (одним из условий конкурса было: «для фасадов предпочтителен стиль греческий», что и было выполнено – на Волхонку смотрит копия ионического ордера афинского Эрехтейона – храма Афины и Посейдона на Акрополе), уговорить взяться за строительство здания одного из лучших архитекторов того времени – Романа Клейна, а за инженерные составляющие проекта – систему остекления и отопления – так вообще лучшего инженера России Владимира Шухова.

А еще годами (пока строился музей долгие 14 лет) мотаться по Европе, выбирать скульптурные шедевры и заказывать, заказывать с них слепки (на оригиналы ведь никаких денег не напасешься, да и зачем они учебному музею?). Музей получился великолепным, недаром на постройку пошло 530 вагонов белого мрамора с Урала, из Греции, Норвегии, Бельгии, Венгрии. Торжественно открыли музей с именем императора Александра III. В 1917 году имя «сатрапа» из названия исчезло, но принадлежность университету сохранялась до 23-го. Двадцать лет был безымянным Музей изящных искусств, за это время из музея слепков превратился в лучший музей западного искусства Москвы. Все было просто: реквизированные частные коллекции передавались сюда. А московские купцы знали толк в искусстве.

В 1937-м музей переименовали – он стал изобразительных искусств и по случаю 100-летнего юбилея смерти получил имя Пушкина. Логики – абсолютно никакой. Наверное, просто нечему имя было присвоить, а тут собрание шедевров – и ничье имя не носит. Так Иван Цветаев, сам того не ведая, стал основателем Пушкинского музея. Знали бы об этом его дочки – не так ревновали бы вечно отсутствующего папочку к «братику»-музею. А Марина Ивановна Цветаева в этом же году тоже обрела своего Пушкина: ее очерк, напечатанный в 37-м, так и назывался: «Мой Пушкин». Судьба…

Пересказывать архитектуру словами – дело безнадежное. Можно долго рассказывать про фронтоны, пилястры и закомары, но вместо восторга вызвать у читателя кромешную скуку. Конечно, говоря о церкви Иоанна Воина на Якиманке, нельзя умолчать о том, что построить ее, по преданию, решил сам царь Петр и чуть ли не по собственным чертежам. Решение это будто бы созрело у него после Полтавской баталии, и приступил к делу решительный царь немедля: в том же 1709 году. Многим исследователям эта церковь кажется похожей на Меншикову башню, поэтому ее иногда приписывают тому же архитектору Ивану Зарудному.