Ольга Деркач - Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

А что делать, если сотенные баксы в кармане не водятся, а поглядеть на знаменитого американца, писателя, физика и политического деятеля, одного из авторов Декларации о независимости и Конституции США, страсть как охота? В этом случае нужно просто сесть в метро, доехать до станции «Электрозаводская» Арбатско-Покровской (или, в просторечии, «синей») линии и подняться наверх в вестибюль. Там вы увидите не только старину Бенджамена, изобретателя громоотвода и автора трудов по электричеству, но и других ученых, прославленных в этой области: Яблочкова, Фарадея, Гильберта, Ломоносова и Попова. Только не перепутайте и не начните искать электротехников внизу: там на барельефах изображены простые советские труженики тыла – станцию, напомним, строили в годы Великой Отечественной войны.

Любите рекламу – источник знания! Время, а не мы, поправило сентенцию великого пролетарского писателя Горького: человека читающего почти сменил на просторах нашей (да и не нашей тоже) страны человек глядящий. Ну вот скажите, кому из телеманов известен доктор Гааз, спешивший делать добро? А доктора Эрисмана, имени которого тот Институт гигиены, который одобрил мытье каким-то там заграничным мылом, знает любой, когда-то задержавшийся у экрана на время рекламной паузы. Так нынче возникает мирская слава.

Короче, братаны, Эрисман – этот тот лох, который сначала загнал вас за тесную парту, а потом придумал санэпидстанцию, чтобы ставить конкретным пацанам палки в колеса и не дать им, типа, торговать и рубить крутые бабки.

Теперь переведем предыдущий абзац с языка простейших на язык Homo Sapiens, не утративших способности распознавать буквы на бумаге. Федор Федорович Эрисман – действительно тот самый доктор, который придумал школьную парту и основал первую в Москве Санитарную станцию – прародительницу тех районных СЭС, которые портят немало крови недобросовестным торговцам едой. Выражаясь высокопарно, доктор Эрисман был жрецом Гигиеи – древнегреческой богини здоровья. Этой дочке бога врачевания Асклепия повезло больше, чем сестрице Панацее: ее именем назвали не мифическое средство от всех болезней, а вполне реальную науку о влиянии условий жизни и работы на человеческое здоровье.

Младенческий возраст науки не смутил швейцарского окулиста Фридриха Гульдрейха Эрисмана, наоборот, он рьяно занялся ею и помог вырасти во взрослую, настоящую область медицины. 27-летний глазник прибыл в 1869 году в Россию и первым делом исследовал зрение гимназистов. Неутешительные результаты он издал под названием: «О влиянии школы на происхождение близорукости». Это теперь козе фанерной понятно, что дети в школе портят глаза, а тогда открытие Эрисмана сказало новое слово в науке. Но констатацией фактов доктор не ограничился и предложил воспрепятствовать заболеванию, просто изменив конструкцию школьной мебели. Так родилась та самая наклонная парта, за которой мы просидели все 10 школьных лет, и знать не зная, что это изобретение доктора Эрисмана. Впрочем, и заграничного мыла в наши школьные годы в магазине не продавали, тогда все больше «Земляничное» и «Детское» на прилавках лежало (когда лежало).

Дальше Эрисман принялся исследовать быт рабочих, понял, что знаний не хватает, съездил в Цюрих и Мюнхен подучиться и вернулся вновь вспахивать ниву гигиены в России. Среди его деяний числятся дезинфекционные работы на театре военных действий в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов, создание кафедры гигиены в Московском университете и превращение ее в целый Гигиенический институт, выпуск учебников по гигиене и даже работы по организации водоснабжения и канализации в Москве. Ценный кадр, не правда ли? Да только политически неблагонадежный – взял вот и заступился в 1896 году за арестованных студентов. С этой поры он улучшал санитарное состояние уже не Москвы, а Цюриха. Там тоже преуспел – его именем назвали улицу. А у нас – вы знаете из рекламы – Научно-исследовательский институт гигиены.

Словари иностранных слов уверяют, что красивое слово «эрмитаж» – французское и означает «место уединения». Но французы заимствовали его из греческого, где «эремит» – «отшельник, пустынник», то есть монах-одиночка. Так что получается, «эрмитаж» – не просто «место уединения», а, говоря русским церковным языком, «пустынь». Понятно, почему царственные особы стали называть свои дворцы эрмитажами – во-первых, были таковые все-таки не для публичного пользования (это сейчас питерский Эрмитаж – он-то уже с заглавной буквы – весьма публичное помещение), а во-вторых, всё к святости поближе.

Но вот кто додумался называть этим словом сады для народных гуляний, то есть заведения прямо противоположного назначения? В Москве, похоже, первым был генерал-майор Иван Николаевич Римский-Корсаков, когда в 1824 году выкупил у наследников московского генерал-губернатора Тормасова сад, разрешил в него доступ публики и дал этому месту название «Эрмитаж». Только не думайте, что сад располагался на Каретном Ряду. Сад Корсакова (именно так, с пропуском Римского), как еще именовали первый «Эрмитаж», расположен был между Божедомским переулком (ныне – Делегатская улица) и Самотекой. Стал корсаковский «Эрмитаж» популярным местом прогулок «чистой» публики (какие в те времена развлечения? вот и ходили туда-сюда: себя показать да на других поглазеть – все забава), благо что «платой» за проход был только приличный костюм.

К концу века (просвещенного, девятнадцатого) «Эрмитаж» вовсю ходил по рукам антрепренеров. Арендатором, прославившим и без того популярный сад, стал Михаил Валентинович Лентовский. По утверждению Гиляровского, Лентовский вполне заслуживал почетного прозвища «маг и чародей». Но дело кончилось плохо: эрмитажный театр (и другие увеселительные заведения) разорили Лентовского, от аренды сада он отказался. Межуличье Божедомского переулка и Самотеки запустело. Но гордое имя лучшего развлекательного сада еще помнили. Этим-то и воспользовался в 1894 году удачливый предприниматель из бывших лакеев Яков Щукин. С ним мы и попадаем на Каретный Ряд, где разбили новый публичный сад, перехвативший популярное название.

«Эрмитаж» в Каретном Ряду интересен не только тем, что сохранился до наших дней (первый, например, полностью пал, не выдержав атаки жилстроительства). «Эрмитаж» (дальше будем называть его без указания места) вписал свое имя на золотые страницы истории русской культуры. В мае 1896 года, менее чем через полгода после первого киносеанса на бульваре Капуцинок, таковой состоялся и в Москве. Как вы догадались, было это в саду «Эрмитаж». Уточним, что на месте первого кинопоказа (тогда это было в театре под открытым небом) сейчас «Новая опера». В 1898 году «Эрмитаж» отличился еще раз: в каменном зимнем театре (сейчас театр «Эрмитаж») дал первый спектакль Московский Художественный театр. Что же из этого следует? Следует шить, ох, нет, не шить, конечно, а ваять памятные доски и устанавливать по саду «Эрмитаж». А то там только инициалы «ЯЩ» (Яков Щукин) на цоколях старых фонарей.