Ольга Деркач - Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

В авиационной и ракетной отраслях по традиции должность «Главный конструктор» пишут с заглавной буквы. Это не только от желания подчеркнуть редкость, уникальность таких людей (после появилась и должность Генерального), но и от уважения к их таланту, ученой, инженерной и организаторской мощи.

Одним из таких Главных и был Михаил Кузьмич Янгель. Имя его знакомо большинству москвичей благодаря станции метро, названной по улице. О деяниях знает гораздо меньше людей, мол, подумаешь, академик и академик, мало ли их.

Таких, как Янгель, – мало. Сибиряк Миша Янгель студентом пришел работать к легендарному Николаю Николаевичу Поликарпову – тому самому, чей «ишак» – И-16 и «Небесный тихоход» По-2, или, в немецком варианте, «Кофемолка», за которую, если собьешь, давали Железный крест. Хорошо работал, если с началом войны, еще не достигнув 30-летия, был назначен исполнять обязанности директора завода и организовывал его эвакуацию.

После войны перспективный кадр забрали в министерство, а потом бросили на новую отрасль. С 1951 года Михаил Кузьмич Янгель становится заместителем Главного конструктора ОКБ-1 НИИ-88 Сергея Павловича Королева, а в 1952 году – директором института. Когда встал вопрос разработки ракет на новом топливе, обеспечивающем более высокую скорость подготовки к пуску, Янгелю «дали» свое КБ. Его разработки (не будем перечислять их многочисленные индексы-названия) стали основными изделиями для Ракетных войск стратегического назначения. И на мирный космос Янгель тоже трудился. Результаты его работы наблюдались и на Красной площади, и на Байконуре, и на орбите.

Янгель чудом выжил в так называемой неделинской катастрофе – катастрофе с многочисленными человеческими жертвами, которая случилась 24 октября 1960 года при подготовке к первому испытательному пуску межконтинентальной баллистической ракеты Р-16. Жизнь ему спасла пагубная привычка – он отошел в курилку.

Создателя ракетно-ядерного щита страна не обошла наградами. Прямо как у Пушкина: он «и академик, и герой…». Первое звание Героя Социалистического Труда ему присвоили секретным указом за создание баллистической ракеты Р-12. Еще через два года второй секретный указ отметил роль Янгеля в обеспечении первого полета человека в космос. И академиком Михаил Кузьмич стал тоже: доктора технических наук Янгеля в 1961 году избрали академиком Академии наук Украины, а еще через пять лет – и академиком союзной Академии наук. По наградам и званиям Михаил Кузьмич даже превзошел самого знаменитого в нашей стране Главного – своего бывшего начальника и извечного конкурента Сергея Павловича Королева. И еще одно преимущество перед окончившим свои дни в пятьдесят девять лет Королевым – Янгель скончался в день своего шестидесятилетия.

Янгеля не забыли, а память увековечили – улицы его имени помимо Москвы есть еще в десятке городов на просторах бывшего СССР. Стоят и памятники – в Железногорске-Илимском, Днепропетровске и на космодроме Плесецк. А в Байконуре их целых два – в городе и на космодроме.

Вторая по важности московская река – Яуза – была родной речкой Петра I. И детство на ее берегах в Измайлове да Преображенском провел, и любимая Немецкая слобода – около. Потому-то, наверное, и начал возводить он по яузским берегам свои любимые игрушки: фабрички, мануфактурки, мастерские и прочее ремесленное обзаведение. Тут и парусная фабрика, и бумажная мельница, и монетный двор, и стекольный завод, и…

Но тогдашняя промышленность – не помеха ни элитным жителям, ни даже больным. По берегам Яузы строились в Москве любимые птенцы петровского гнезда – Лефорт, Меншиков. Петровский военный госпиталь тоже к яузскому берегу тянется. Э-э, чуть не забыли: при всем этом заселении и промышленной застройке Яуза оставалась источником лучшей питьевой воды.

Шли годы, текла Яуза. Много, видать, воды утекло, что становилось ее все меньше и меньше. Уже и водопровод пустили из тех же мытищинских болот, что и Яузе начало дают (про него вы уже читали), пить из московского притока стали реже (видно, опасно становилось). И спрямляли Яузу, и плотину-шлюз строили, и камнем берега обкладывали, и даже через Головинские пруды и Лихоборку волжской водой из канала подпитывали – не становится воды больше. Больше становится только всего прочего, что в воде растворено или по поверхности плавает.

И нет от этого защиты, хоть и объявили участок реки с прилегающей территорией в северной части города заповедной зоной. Почистишь тут, когда с полсотни промышленных предприятий расположены по яузским берегам. А в «капиталистическо-демократическую» эпоху на яузских набережных новая напасть – мойка автомобилей «не отходя от кассы». Для привлечения клиентов, рассказывают, дамы даже в обнаженном виде трудились. Короче, плавает по Яузе что угодно, кроме той песенной лодочки. В яузскую воду (точнее, раствор) только судно из высокопрочной стали спустить можно, остальное разъест. Как только редкие утки да ротаны-головешки выдерживают? Мутировали, наверное, вслед за Яузой-рекой.

Вологда стоит на Вологде, Воронеж – на Воронеже, Самара – на Самаре, а Москва – на Москве. Четыре примера – уже куча, а можно приводить еще и еще. Но мы не будем – верим, что и так убедили вас: город, одноименный с рекой и названный по реке, – не бог весть какая редкость. И если есть один-разъединственный тезис, на котором не ломаются копья исследователей, то это как раз первенство речного имени «Москва» перед городским.

Таким образом, все лингвистические баталии разыгрываются вокруг притока Оки, вытекающего из Старькова болота (в связи с этим прозванного Москворецкой лужей) и синусоидально текущего с северо-запада на юго-восток нашей золотоглавой столицы. Оба эти факта речной биографии породили версии о происхождении ее названия: кто-то из ученых выводил имя «Москва» от сарматского слова «извилистая», другим – таких большинство – пришлась по сердцу, или, учитывая тему разговора, по уму так называемая балтийская гипотеза, в соответствии с которой в названии «Москва» спрятан топкий смысл, но петляние реки тоже вроде при деле.

Рядом с этой гипотезой померкли другие предположения: уже казались сомнительными финноугорские корни, в результате анализа которых река выходила то «Коровьей», то «Медвежьей», то «Мутной». Все было вздохнули с облегчением, с легкой душой позабыв маловразумительные варианты вроде «реки мосхов», живших на тысячи километров южнее – на Кавказе, или «реки-гонщицы» в переводе с языка скифов, обитавших все там же, в Причерноморье, и близко к средней полосе не приближавшихся, а уничтоженных готами за девять веков до основания Москвы Юрием Долгоруким.