Генри Ли - История инквизиции

Они были в самом деле отлучены, но раньше, чем их постигла анафема, они успели дойти до Буржа, где в одной ссоре был убит Венгр; тотчас же pastoureaux рассеялись и наводнили всю страну своими шайками. Пробудившиеся от своего столбняка, власти начали преследовать и без всякой жалости избивать их как бешеных собак. Немногочисленные беглецы, достигшие Англии, подняли там до пятисот крестьян, но судьба их была такова же; говорили, что главный помощник Венгра был захвачен на судне на Гаронне в тот самый момент, когда он пытался скрыться, и что при нем, кроме "волшебного порошка", были найдены бумаги, писанные арабскими и халдейскими письменами, в которых Вавилонский владыка обещал ему поддержку.

Квазирелигиозный характер этого восстания ясно виден из поведения его вождей, которые разыгрывали роль епископов: благословляли народ, кропили его святой водой и даже совершали браки. Благосклонным приемом, который pastoureaux встречали повсюду, они были прежде всего обязаны своим враждебным отношениям к духовенству; новое доказательство глубокой ненависти народа к Церкви и подтверждение мнения высшего духовенства, что с эпохи Магомета ни одна более серьезная опасность ни разу еще не угрожала христианству. [72]

Еще более ярко выразилось духовное настроение народа в первом появлении флагеллантов. В 1259 году все население Перузы совершенно неожиданно и неизвестно почему было охвачено какойто острой манией покаяния. Зараза пошла дальше, и скоро вся Северная Италия оказалась полна десятков тысяч кающихся. Дворяне и крестьяне, молодые и старые, даже пятилетние дети попарно расхаживали повсюду в торжественных процессиях, обнаженные до пояса, с плачем моля Бога о милосердии и бичуя себя до крови ременными плетями. Женщины из скромности подвергали себя бичеванию дома; но мужчины, не обращая внимания на суровую зиму, день и ночь ходили по городам; предшествуемые священниками с крестами и хоругвями, направлялись они в церкви и падали ниц перед алтарями.

По словам современника, долины и горы оглашались воплями грешников, взывающих к Богу, музыка и светские песни умолкли повсюду. Народом овладела какая-то лихорадка раскаяния. Ростовщики и воры возвращали незаконно ими нажитое; преступники исповедовали свои преступления и отказывались от порочного образа жизни; двери темниц открывались, и узники свободно выходили из них; убийцы сами на коленях предавали себя в руки родственников убитых ими, и эти родственники со слезами целовали их; старые счеты были забыты, и изгнанники вернулись домой. Повсюду царило божественное всепрощение, и люди, казалось, горели небесным огнем. Движение охватило даже Рейнские провинции и через Германию проникло в Богемию; но все туманные, порожденные им надежды рассеялись, ибо движение это окончилось так же быстро, как быстро началось, и, кроме того, оно было признано еретическим. Гумберт Паллавичино прибег к решительным мерам, чтобы не допустить флагеллантов в Милан; как только он узнал об их приближении, он приказал поставить вдоль дороги триста виселиц, и несчастные при виде их свернули с дороги.

И вот, среди населения, переживавшего подобные духовные эмоции и стремившегося улучшить как-нибудь свою судьбу, выступили нищенствующие монахи, чтобы забрать в свои руки страшное религиозное возбуждение эпохи, – и беспримерно быстрое распространение их было неизбежно.

Все благоприятствовало им. Папский двор скоро увидел в них более действенное, чем все прежние, средство подчинить во всех христианских землях Церковь и народ непосредственно Святому Престолу, уничтожить независимость местных прелатов, сломить светских врагов папства и завязать тесную связь между народом и наместником св. Петра. Им были предоставлены всевозможные привилегии и льготы, и, наконец, Григорий IX и Иннокентий IV целым рядом булл от 1240 и 1244 годов сделали их совершенно независимыми от местных церковных властей. Древний канон гласил, что отлучение от Церкви или анафема могли быть сняты только тем, кто наложил их; этот канон был изменен в пользу нищенствующих монахов. Не только епископы должны были давать разрешение всякому просящему доминиканцу или францисканцу, за исключением настолько важных случаев, когда только один Святой Престол мог дать разрешение, но и всем приорам и начальникам орденов было предоставлено право слагать со своих братьев любое духовное наказание, которому они могли быть подвергнуты. Эти чрезвычайные меры были направлены к тому, чтобы совершенно изъять их из подсудности духовному суду; члены каждого ордена были ответственны только перед своими высшими, и в своих бесконечных странствиях по всей Европе они могли отныне подрывать могущество и влияние местных духовных властей, противопоставляя им всемогущество Рима, непосредственными представителями которого они являлись.

Но, конечно, эта независимость была достигнута постепенно. Папские грамоты 1229 и 1234 годов, предписывая им относиться с почтением и с послушанием к своим епископам и разрешая епископам судить тех братьев, которые будут злоупотреблять своим исключительным правом проповеди в целях наживы, показывают, что уже рано стали раздаваться жалобы на их захваты и что Рим был далек еще от мысли сделать их независимыми от церковных властей. Но раз стали на противоположную точку зрения, то ее скоро довели до крайности, и ряд узаконений, относящихся к орденам, был закончен Бонифацием VIII в 1295 и 1296 годах целой серией булл, которые окончательно освобождали нищенствующих монахов от подсудности суду епископа; одни только статуты ордена должны быть применяемы к ним, несмотря ни на какие положения канонического права. В это же время повторением буллы Virtute conspicuos, более известной под именем Mare Magnum, Папа кодифицировал и подтвердил привилегии, дарованные его предшественниками нищенствующим орденам.

Изъятие нищенствующих монахов от подсудности местным судам, кроме суда их собственного ордена, порождало бесконечные беспорядки во всем христианском мире. Так, когда в 1435 году легаты Базельского собора отправлялись в Брюнн, чтобы уладить соглашение с гуситами, то их пригласили в Вену, чтобы они наложили молчание на одного францисканца, наглые речи которого вызывали соблазн; но им понадобилось много труда, чтобы доказать ему, что они, представители собора, имели право приказывать ему.

Прибыв в Брюнн, они застали все население в страшном возбуждении: доминиканский провинциал соблазнил монахиню своего ордена, и она только что родила; против же провинциала не было принято никаких мер. Предосторожности, принятые легатами перед началом разбора этого дела, показывают, насколько они сами считали свою задачу трудной и опасной. Однако они приговорили виновного к лишению сана и к заключению на всю жизнь в тюрьму на хлеб и на воду; но нигде не видно, чтобы приговор этот был приведен в исполнение, и, по-видимому, он, подобно многим другим, остался только на бумаге.