Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Главная артерия дальневосточного ГУЛага держалась на ленд-лизовской технике?! По молодости лет такое предположение показалось мне настолько противоестественным, что я опять-таки принял слова старожила за одну из бесчисленных местных легенд. Даже подробный рассказ о входивших в Колымское речное пароходство НКВД построенных в Америке ледокольных буксирах «Александр Невский» и «Александр Суворов» ни в чём меня не убедил.

И только много позднее, на печально знаменитой «мёртвой дороге» Салехард-Игарка, вблизи призрачных лагпунктов которой мне довелось проработать более четверти века, я воочию удостоверился, что ни малейшего преувеличения в откровениях моих магаданских и целинных собеседников не было. Посвящённый ленд-лизу известный американский плакат «Грузы для победы!» мог бы с полным основанием завершаться дополнением «и для ГУЛага!».

После того как со смертью Сталина сооружение «мёртвой дороги» было прекращено, всё электроснабжение Игарки вплоть до середины 1970-х осуществлялось исключительно от ленд-лизовских дизель-генераторов, переправленных в город из соседних лагерей в Курейке и Ермаково. А в качестве резерва эти ветераны «Дженерал Электрик» проработали аж до 1986 года! Ещё одним чекистским наследством, осчастливившим игарчан, стали надёжные американские радиостанции «V-100», обеспечивавшие ранее на перегонах «стройки века» связь между лагерями. По свидетельству оставшихся в Игарке вольнонаёмных и заключённых участников этого безумного проекта, заокеанская техника прибывала к ним отнюдь не в виде отслужившего фронту «б.у.», а в заводской упаковке, с нетронутым комплектом запчастей, инструмента и подробных инструкций, отпечатанных на сиявшей девственной чистотой глянцевой бумаге.

Причём связью и энергетикой союзный вклад в дело обустройства гигантского лагеря уничтожения, каким, по сути, была «мёртвая дорога», отнюдь не ограничивался. На всём её протяжении можно было увидеть постепенно уходившие в вечную мерзлоту отвалы вохровских кухонь, которые изобиловали жестянками из-под американского яичного порошка, упаковками от английского чая и канадской муки. Среди зарастающих лагерных зон нет-нет, да и тускло взблёскивала на полусгнивших столбах странная колючая проволока, в отличие от отечественной «колючки» наотрез отказывавшаяся ржаветь даже за Полярным кругом.

Наконец, на самих рельсах, чьи штабеля угрюмо чернели вдоль ведущей в никуда насыпи, стояли клейма питтсбургских сталепрокатных заводов. Многие из этих штабелей располагались напротив лагерных кладбищ с шеренгами нечитаемых уже, полусгнивших фанерных табличек, прикрученных к кольям из карликовой берёзы. Глядя на них, я не раз задумывался над тем, сколь могущественной оказалась лубянская «чёрная магия», заставившая даже подвиг героических конвойных проводок в Россию кощунственно обернуться этими бесчисленными жуткими кладбищами среди заполярных болот, муками колымчан в трюмах барж, тянувшихся на север вслед за американскими буксирами, страшной судьбой целых народов, выселявшихся на фордовских грузовиках в гиблые пустыни и степи. Нимало не сомневаюсь, что сталевары Питтсбурга, автосборщики Детройта, судостроители, командиры доблестных эсминцев и в кошмарном сне не смогли бы себе представить подобного использования «грузов для победы». Но – догадывались ли об этом западные политики?

Вне всяких сомнений, знал. Иначе не клались бы в Лондоне под сукно эмоциональные доклады капитанов и командиров о неслыханно жестоком обращении чекистов с колоннами еле живых подконвойных «докеров». Иначе любые попытки подчинённых проконтролировать дальнейшие маршруты союзных поставок в СССР не пресекались бы Рузвельтом с такой нетерпимостью – вплоть до отставки американского посла в Москве адмирала Уильяма Стэндли, мужественно добивавшегося от собственных и советских руководителей взаимно ответственного поведения. Иначе не отличалось бы скрупулёзной точностью обнародованное уже при Трумэне заявление военного министра США Ройала о количестве заключённых в сталинских лагерях – не в единый же миг скопилась эта информация! Иначе не был бы скрыт Черчиллем под покровом государственной тайны необычный характер первого обратного груза из СССР – в августе 1941 – го на борту «Эмпресс оф Кэнэда» отправились из Архангельска в Англию не меха, не лес, и не руда, а недавние британские и французские узники сталинских лагерей. История их неожиданного появления в Архангельске тоже не разглашалась на Западе до самого конца пребывания Черчилля у власти, – а между тем, история эта была весьма примечательна.

После подписания сентябрьского договора 1939 года о дружбе с СССР Гестапо стало смотреть сквозь пальцы на попытки бегства симпатизировавших Советскому Союзу западных военнопленных через бывшую польскую границу. В Рейхе нимало не сомневались: на «родине мирового пролетариата» беглецам окажут такой приём, что они ещё не раз вспомнят свои опекаемые Красным Крестом немецкие бараки как рай земной.

Так и произошло. Все «англо-французские лазутчики» после допросов аккуратно отправлялись чекистами по этапу прямёхонько в гостеприимно распахнутые ворота особлага неподалёку от устья Северной Двины. О существовании тамошнего засекреченного «спецконтингента» союзникам стало известно лишь благодаря фантастически удачному бегству из лагеря в московское посольство Великобритании английского солдата Джеймса Аллена. Чекистам пришлось нехотя выпустить добычу из лагерной пасти.

В октябре 1944-го Черчилль насильно (и опять-таки в обстановке глубочайшей секретности) депортировал из Ливерпуля в Мурманск на судах конвоя «JW-61 А» десять тысяч военнопленных из числа бывших граждан СССР. Многие из них, памятуя о сталинской фразе «Пленных у нас нет, у нас есть только предатели», предпочли возвращению самоубийство. Вслед за Мурманском ещё более щедрые союзные дары ГУЛагу отправились из Ливерпуля и в другие советские порты. Напрасно английские моряки «Скифии» открыто возмущались происходящим. Напрасно капитан «Эмпайр

Прайда» категорически отказался сидеть за одним столом с чекистами, сопровождавшими «живой груз» в разверстую бериевскую пасть.

Напрасно протестовал против циничных контактов с Лубянкой бесстрашный писатель Джордж Орвелл. Напрасно британский командующий «депортационным» военным округом осторожно намекал политикам, что «русские заключённые подвергаются и будут подвергаться самому жёсткому режиму, однако они настолько закалились в концентрационных лагерях в Европе, что мы едва ли сможем их сломить». Возглавляемое убеждённым социалистом Иденом ведомство иностранных дел непреклонно придерживалось «строго нейтральной» позиции: «Все те, с кем советские власти пожелают иметь дело, должны быть выданы им, и нас не касается, – будут ли они расстреляны или подвергнутся каким-либо иным наказаниям».