Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Однако одно дело — стимулы, другое — возможности. Даже если Чжин Ю предложить 20 миллионов долларов либо пригрозить пустить пулю в лоб, он не сможет, бросив школу в шесть лет, заниматься хирургией. Точно так же отрасли промышленности в развивающихся странах не выживут, если с самого начала окажутся в жестких условиях международной конкуренции. Им нужно время, чтобы улучшить навыки, освоить передовые технологии и построить эффективные организации. В этом суть идеи новых отраслей промышленности, впервые выдвинутой Александром Гамильтоном, первым секретарем казначейства США, и впоследствии использованной многими поколениями законодателей. Об этом я рассказывал в прошлой главе. Разумеется, защита, которую я предоставляю Чжин Ю (как утверждает и сама идея новых отраслей), не призвана оберегать его от конкуренции всю жизнь. Нельзя заставлять работать в шестилетнем возрасте, но нельзя и обеспечивать его потребности в сорок. Со временем ему придется выйти в большой мир, найти работу и зажить полноценной независимой жизнью. Защита требуется ему только на тот период, когда он накапливает умения и навыки, чтобы найти интересную и хорошо оплачиваемую работу.

Конечно, как это случается и с родителями, воспитывающими детей, в защите развивающихся отраслей можно зайти слишком далеко. Бывают излишне заботливые родители; бывают и правительства, которые чересчур носятся со своими молодыми отраслями. Некоторые дети не желают готовиться к взрослой жизни — так и поддержка промышленности для кое-каких компаний оказывается напрасной. Как дети манипулируют своими родителями, убеждая поддерживать их и во взрослом возрасте, так определенные отрасли заставляют государство продлевать протекцио­нистские меры, прибегая к умелому лоббированию. Но наличие семей, где не все идет нормально, вряд ли может считаться аргументом против самого института семьи. Точно так же случаи перегибов по части защиты новых отраслей не могут дискредитировать саму стратегию как таковую. Отрицательные примеры протекционизма говорят только о том, что к этим мерам нужно прибегать с умом.

Свободная торговля — это благо. Такова доктрина, составляющая ядро ортодоксального неолиберализма. Для неолибералов не может быть более очевидной истины, чем эта. Профессор Виллем Бюйтер, мой досто­почтенный бывший коллега по Кембриджу, а некогда главный экономист Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), однажды предложил следующую сжатую формулировку: «Помните, что односторонняя либерализация торговли — это не какая-то “уступка” или “жертва”, за которую можно требовать компенсацию. Это акт просвещенного эгоизма. Встречная либерализация торговли увеличивает выигрыш, но не является необходимой для получения выгод вообще. Вся экономика основана на этом» {89} . Верования в благо свободной торговли занимают центральное положение в ортодоксальном неолиберализме и фактически определяют неолиберального экономиста. Вы можете ставить под сомнение (если вообще не отвергать) любые другие элементы неолиберальной повестки: открытие рынков капитала, сильное патентное право, даже приватизацию, — но все равно исповедовать неолиберализм. Однако если вы выступаете против свободной торговли, то вас фактически ждет анафема.

Основываясь на подобных обвинениях, злые самаритяне делают все, чтобы подтолкнуть развивающиеся страны к свободной торговле или, по крайней мере, к намного более свободной. За последнюю четверть века в большинстве государств произошло значительное стирание границ, то есть расширение беспрепятственного международного движения товаров и услуг, капиталов и информации. Сначала (после долгового кризиса третьего мира в 1982 году) к этому подталкивали ВМФ и Всемирный банк, а основание ВТО (1995) стало еще одним мощнейшим толчком. В последнее десятилетие распространенными стали двусторонние и региональные соглашения о свободной торговле. К сожалению, в это время развивающиеся страны вовсе не демонстрировали выдающихся показателей, несмотря на массовую либерализацию (или, на мой взгляд, именно из-за нее, как я показал в главе 1).

Особенно показательна история Мексики. Это идеальный пример, который любят приводить сторонники свободной торговли. Если беспрепятственное движение товаров и может принести успех развивающейся стране, то это должна быть Мексика. Она граничит с крупнейшим мировым рынком (США) и с 1995 года имеет соглашение со Штатами о свободной торговле (Североамериканское соглашение о свободной торговле, NAFTA). В США живет крупная мексиканская диаспора, которая может обеспечить важные неформальные деловые связи {90} . В отличие от многих других, более бедных стран, в Мексике довольно много квалифицированных работников и компетентных менеджеров, сравнительно развита и физическая инфраструктура (дороги, порты и т. д.).

Теоретики свободной торговли утверждают, что именно беспрепятственное движение товаров и услуг принесло Мексике успех, ускорив рост экономики. Действительно, сразу после NAFTA, между 1994 и 2002 годами, среднедушевой доход в стране повысился на 1,8% в год — серьезное улучшение по сравнению с показателем в 0,1%, зафиксированным с 1985 по 1995 год {91} . Но ведь и десятилетие до заключения договора NAFTA тоже было временем массового введения свободного рынка, после того как страна в середине 1980-х обратилась к принципам неолиберализма. Таким образом, либерализация торговли ответственна и за показатель роста в 0,1%. Широкомасштабное снятие ограничений для осуществления экономической деятельности в 1980–1990-х годах стерло с лица земли всю мексиканскую промышленность, которая с таким трудом поднималась в период индустриализации посредством замещения импорта. Результатом оказалось предсказуемое замедление экономического роста, потери работы, сокращения зарплат (поскольку исчезла хорошо оплачиваемая работа). Сельскохозяйственному сектору серьезный урон нанесли субсидированные продукты из США, в особенности кукуруза — ключевой элемент диеты большинства мексиканцев. Помимо всего этого, положительное влияние NAFTA (сказывавшееся ранее в повышении экспорта товаров на рынки США) в последние несколько лет совершенно приостановилось. С 2001 по 2005 год темпы роста Мексики совершенно не впечатляют: среднедушевой доход увеличивается лишь на 0,3% в год (то есть на 1,7% за пять лет) {92} . Напомним, что в старые недобрые времена индустриализации посредством замещения импорта (1955–1982) среднедушевой доход в этой стране рос гораздо быстрее, чем в период действия NAFTA, — в среднем на 3,1% в год {93} .

Мексика — лишь один особенно поразительный пример провала преждевременной масштабной либерализации; однако есть и другие {94} . Так, в Кот-д’Ивуаре после снижения в 1986 году тарифов на 40% практически исчезли химическая, текстильная, обувная и автомобильная промышленность. До потолка взлетела безработица. В Зимбабве вслед за открытием рынков в 1990 году уровень безработицы поднялся с 10 до 20%. Существовала надежда, что трудовые и капитальные ресурсы, освободившиеся с обанкротившихся из-за либерализации торговли предприятий, будут поглощены новым бизнесом. Однако этого просто не произошло или произошло в недостаточной степени. Неудивительно, что от роста не осталось ни следа, а выросло только количество безработных.