Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

На берегу реки Городянки у Петропавловской церкви, которая в то время была одним сооружением с тремя куполами, располагалась бывшая церковно-приходская школа — деревянное одноэтажное здание желтого цвета. В нем находилась начальная школа, позже ее закрыли, хотя немногочисленные в городе школы были переполнены.

Близость железной дороги давала себя знать. На улице было много конюшен с обозным инвентарем. Поражали своим видом лошади-тяжеловозы. Они обслуживали товарную станцию и пристань на Днепре. Возле Петропавловской церкви находилась самая большая на улице конюшня. В глубине двора в ней был магазин купца Шефтеля. Он располагался в двухэтажном каменном доме, сохранившемся и после войны. Он находился у переходного моста.

Возле домов еще сохранялись земельные участки под огороды и сады. Многие хозяева имели коров, свинарники. Помещения сдавались в аренду или использовались хозяевами под лавчонки, парикмахерские, сапожные, швейные, скорняжные и валяльные мастерские. Почти половина хозяев этих заведений были евреи.

Модно было зимой ходить в валенках с галошами. На улице хватало магазинов, с характерными для того времени названиями, например, ЦРК (Центральный рабочий кооператив). Возле спиртзавода был магазин ЗРК — «Закал» (Закрытый рабочий кооператив завода имени Калинина). Здесь уже после НЭПа наша семья отоваривала свои продовольственные карточки.

Самыми бойкими на улице были переулки Валеватов, шедший к пристани на Днепре, вокзальный с товарной станцией и железнодорожные переезды. В конце улицы, у бойни и в Валеватовом переулке размещались пункты сбора утильсырья. Дети всегда могли здесь заработать на конфеты или баранки. Владельцы пунктов часто сами объезжали на своих повозках улицы, собирая все ценное, скупая старые вещи у населения. С годами этот промысел стал угасать.

На Петропавловской улице до революции и в годы НЭПа жило много купцов. Они имели большие дома. Судьбы этих купцов, оставшихся в Смоленске, трагичны. Карательные органы в конце НЭПа преследовали их, сажали в тюрьмы, где многие из них погибли. Пропадали и художественные ценности: картины, фарфор, старинные вещи и т. д. Все это конфисковывалось и бесследно исчезало. На моей памяти подверглись репрессиям, сидели в тюрьмах, гибли жители Петропавловской и соседних улиц: Зильберборды, Дозорцевы, Гордоны, Шефтели, парикмахеры Соболевы — это евреи. Преследовали богатых и зажиточных русских и людей других национальностей. После НЭПа репрессии приняли еще больший размах.

Мое детство связано с сохранившимся домом № 15. В его подвале была бараночная. Я дружил с сыном хозяина. Рабочий день в этой семье начинался в два часа ночи и продолжался до семи вечера, а в восемь ложились спать. Отец глубокой ночью становился у печи, а мать возилась с тестом. С шести утра не закрывалась дверь: оптовые покупатели и жители ближних улиц и переулков покупали здесь горячие баранки. И так каждый день. В их огромном дворе размещалась конюшня хозяина дома. Помню, со станции возили огромные рогожные кули с астраханской воблой и рыбой, арбузы и другую снедь. С Днепра везли сюда на телегах, санях с прицепами — лес, зерно, пиломатериалы. Когда по Петропавловской улице везли велосипеды, горожане устремлялись в верхнюю часть города занимать очередь за ними, по цене велосипеды были доступны.

Мы, ребятня, проводили здесь все свободное время, бегали за баранками, которых за пятак можно было купить два, а у кого денег не было, тому добрый хозяин давал и задаром. Смотрели, что везут со станции. Иногда знакомые молодые возчики, узнавая нас, бросали с возов воблу, а то давали и арбуз. Мы, ребята, делились добычей с девочками. Сын бараночника, Иосиф, был моим закадычным другом, он часто баловал меня деликатесами, родители его также любили меня. В 1929 году, весной, было такое наводнение, что затопило почти всю Петропавловскую улицу и Базарную площадь, вода подступала к железнодорожным путям. По улицам плыли на лодках и снятых с петель воротах. В домах мебель поднимали с помощью дров, а ночевали, где придется. Это был год великого перелома. Тогда тружеников хлебопечения объявили буржуями, капиталистами и тунеядцами. Спасаясь от репрессий, семья бараночника тайно сбежала в Оршу. Исчезли обитатели верхнего этажа и их лошади. Позже здесь появилась гужевая артель с большой конторой.

Без преувеличения можно сказать, что в городе стало обычным, когда в дом днем или ночью врывались гэпэушники, учинявшие в поисках золота, серебра, разменной монеты, ценностей полный разгром. При этом забирали хозяина, добиваясь, чтобы он отдал то, что спрятано. Репрессиям подвергались многие наши соседи: Акимовы, Божневы, Тюнис, Соболевы, Артюховы, уцелевшие купцы-евреи и многие другие. Редкий дом избежал обысков, а их хозяева тюремного заключения.

Наш сосед по бараку, где жила моя семья, мелкий лавочник Гирша Симкин не стал ждать, когда его посадят: добровольно сдал ценности, и уехав в д. Смилово под Маньковом, стал там председателем национального колхоза «Новый быт». Выросшие дети Гирши Симкина — Миша и Лева — погибли на фронте. Семья парикмахера Соболева в оккупацию погибла в Смоленске. В войну мой товарищ Фимка Соболев был десантником, был выброшен на Смоленск и расстрелян в воздухе. Симкины погибли в Гусине. Полностью исчезли две полнокровные семьи.

В последние годы НЭПа люди стали гордиться своей бедностью, а владельцы домов из-за высоких налогов, страховок и репрессий старались избавляться от недвижимости.

Моя первая учительница Анастасия Захаровна, жившая на Витебском шоссе в своем двухэтажном каменном доме, — сестра смоленского революционера Василия Захаровича Соболева, его имя теперь присвоено Рачевке, как-то спрашивала на уроке: где работают ваши отцы? Матери большей частью были домохозяйками. Спросила Клару Кушельман. Она ответила, что в ГПУ. Класс испуганно насторожился. Одно это слово вызывало страх и трепет. Последовал вопрос: «Кем?» Клара ответила: «Маляром». И класс успокоился.

А у одноклассника Ефима Кацнельсона, жившего на Пятницкой улице, учительница не спрашивала об отце. Матери у него не было. Отец был раввин в Хасидской синагоге. В результате преследований и арестов он рано умер. Анастасия Захаровна лично много лет опекала сироту в школе и дома.

До коллективизации, в конце Петропавловской, возле дерево-обделочного завода, через переезд по утрам шел поток — деревенские жители несли и везли на базар живность, зерно, сено, молочные и мясные продукты. Жители Петропавловской и других улиц и переулков встречали крестьян на дорогах, торговались, покупая с возов или с рук поросят, гусей, индеек, кур. Потом все это откармливалось для себя или для перепродажи.