Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

В летнее время, когда наступали сумерки, мы обычно собирались на поповском лугу. Поповским он назывался потому, что когда-то принадлежал попу, дом которого стоял здесь же недалеко. На этом лужку был очень хороший травяной покров, где можно было кувыркаться, бороться и валяться. Здесь-то мы и устраивали игрища. Разделялись на две группы и наступали друг на друга. Если большинство мальчишек одной группы повалят своих соперников второй группы, считалось, что они побеждали. Тогда победители садились на спины побежденных и ехали с конца поповского лужка, а это метров 200. Отец мне запрещал участвовать в этих играх, но мог ли я устоять перед таким соблазном, когда все мои приятели в них участвовали.

Однажды, когда я возвращался домой часов в 12 ночи после очередных игр на поповском лугу, меня встретила сестренка Мария и сказала, что отец требует, чтобы я немедленно пришел домой. Я понял, что меня ждет неприятный разговор. Когда я вошел в дом, отец встал с лавки и пошел мне навстречу. Ничего не говоря, он размахнулся и со всей силой ударил меня ладонью в левую щеку. Я упал, но тут же вскочил, чтобы бежать, но он схватил меня за руку и начал бить по лицу, голове так, что я думал, что уже не встану. Все это произошло так быстро, что я не успел заплакать. Кое-как мне удалось вырваться из его рук и выскользнуть на улицу, где я из-за боли и обиды дал полную волю слезам. Я решил больше домой не возвращаться. Сначала я около часа бродил по поселку, все думал, куда бы уехать, но не имея никакого жизненного опыта, нигде, кроме своего поселка, где я жил, ничего на свете не видел, решил, что лучшим убежищем будет дом дедушки, который находился в конце Советской улицы, реки Вихры. Я побежал к дедушке. Дедушка уже спал, но на мой стук открыл. Когда он спросил, в чем дело, почему я так поздно пришел и что случилось, я ничего не мог сказать и разрыдался. Он взял меня под руку и завел в дом. Когда я пришел в себя и высказал свои обиды на отца и сказал, что я больше туда не вернусь, дедушка стал меня успокаивать, а бабка принесла кусок сладкого торта. Я торт съел, немного успокоился, и меня уложили спать. Уже сквозь сон я услышал стук в окно. Когда дедушка открыл, в комнату вошла моя старшая сестра и со слезами на глазах сказала, что я пропал и дома очень волнуются, особенно мама, и что она боится, не утонул ли я. Затем она стала рассказывать, как отец меня избивал. Узнав, что я цел и нахожусь у них, сестра обрадовалась и тут же побежала домой. На следующий день после завтрака я понял, что оставаться у дедушки как-то неудобно. Рассчитав по времени, когда отец находился на работе, я пошел домой, украдкой вошел в дом. Дома была мама, она меня увидела и заплакала, стала ощупывать и спрашивать, что у меня болит, приговаривая, что отец меня больше бить не будет, и убегать из дома вовсе не надо, и что мне тоже следует слушаться отца и поздно домой не приходить.

После этого памятного вечера я некоторое время вел себя примерно, но потом снова включился в активную мальчишескую деятельность, однако об отцовских побоях помнил и затаил на него обиду.

Недалеко от дома культуры на Советской улице, там, где начиналась целая вереница магазинчиков, стоял небольшой домик, в котором жила моя тетя, сестра отца. Муж ее Дурнов Борис работал закройщиком в сапожной мастерской. У них было двое детей: дочь — Муся, 1919 года рождения и сын Хаим, 1920 года рождения. Жили они хорошо. Глава семьи хорошо зарабатывал, да еще дома прирабатывал. Тетя Паша у нас была постоянной посетительницей, помогала матери по хозяйству и нянчила детей. Мы к ней так привыкли, что звали ее тетя-мама, так это прозвище за ней и закрепилось. Как-то я зашел к тете-маме и увидел у них в прихожей новенький велосипед. Я спросил, чей это велосипед. Она сказала, что купила его для Хаима за 150 рублей. Свободно велосипеды тогда не продавались, а только на хлебозакупки. Как им удалось его купить, я не знаю. Увидев велосипед, я потерял покой. Мне страстно хотелось научиться кататься, но велосипед-то не мой. Я стал ежедневно ходить к тете-маме, вместе с Хаимом выкатывали велосипед на улицу, и он, очень быстро научившись ездить, уезжал кататься, а я поджидал его, иногда бегал за ним, как собачка. Так длилось больше месяца. Однажды после долгих уговоров Хаим согласился научить меня ездить на велосипеде. Мы с ним вышли на Починковский большак, где после обстоятельного инструктажа я сел на велосипед. Сначала Хаим поддерживал велосипед за руль и сиденье, затем стал отпускать. У меня никак не получалось равновесие, и я несколько раз падал. После каждого падения Хаим внимательно осматривал велосипед и, убедившись в отсутствии поломок, вновь подсаживал меня на сиденье. Каково же было мое счастье, когда в этот же день я научился ездить, конечно, не совсем уверенно, но самостоятельно и не падая. С того дня я еще больше привязался к Хаиму, готов был выполнить любое его желание, лишь бы получить разрешение прокатиться на велосипеде. Убедившись в том, что я стал прилично кататься, Хаим стал часто давать мне велосипед, требуя, чтобы после катания я чистил велосипед от пыли и грязи и вовремя возвращал домой. Я старался выполнять все его требования, и мы с ним стали хорошими друзьями. Хаим был очень способный парень, хорошо сложен, физически развит. Отлично учился, особенно отличался от остальных учеников школы в решении математических задач. Порой лучший учитель математики, зав. учебной частью школы Космачевский, не мог сравниться с ним в быстроте и способах решения математических задач. В 1937 году отец Хаима дядя Боря, будучи ударником труда, по ложному доносу был репрессирован и сослан в Архангельск, где от болезни желудка умер. В этом же году Хаим окончил 10 классов, но поступить учиться в институт из-за материального положения не мог. Ему предложили работу в школе — учителем математики в 8-10 классах, он согласился. В 1939 году он женился на выпускнице 10 класса, монастырщинской красавице Рае Фоминой. Мать его была против женитьбы, и он вынужден был уйти из дома на частную квартиру.

В 1940 году у них родился сын — Боря, в этом же году Хаима призвали в Красную Армию, а в первые дни Великой Отечественной войны он погиб. Рая Фомина находилась на оккупированной территории, вышла замуж за изменника Родины — полицейского. После освобождения Монастырщины и ареста второго мужа она добилась получения дома Дурновых, продала его и выехала с сыном из Монастырщины в неизвестном направлении.

В противоположность своему брату Муся, сестра Хаима, к учебе относилась с ленцой. Окончив 7 классов, школу бросила. Она была очень красивой девушкой, гордилась этим, за ней ухаживало много ребят. Меня она не замечала, а заметив, называла «шпаной», и я ее за это не любил. В 1936 году она вышла замуж без согласия родителей и уехала с мужем в Смоленск, не зарегистрировав брак, а через год возвратилась домой с дочерью на руках. Оказалось, что они не сошлись характерами, и о совместной жизни не могло быть и речи. Дома она закончила курсы телефонисток и работала телефонисткой на почте до начала войны. В феврале 1942 года немецко-фашистские захватчики проводили массовые расстрелы населения, в числе погибших были тетя-мама, ее дочь Муся и дочь Муси — Беллочка.