Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

Генуя компенсировала свою торговую катастрофу на Востоке финансовой победой на Западе.

Именно благодаря умелому ведению cambios *WM генуэзцы организовали торговлю с Америкой через Севилью; завладели вскоре важнейшими монополиями на соль и шерсть, а во второй половине столетия даже взяли под контроль правительство Филиппа II… Было ли это победой Генуи? И да, и нет. Эта денежная империя после 1579 года, с основанием Пьячентинских ярмарок, раскинувшая свои сети на всем пространстве западного мира, как в более поздние времена лондонская биржа, — эта империя принадлежала крупным патрицианским фамилиям, Nobili Vecchi *WN , а не городу, власть в котором они прочно удерживали с 1528 года и который не мог изменить своей печальной участи, несмотря на появление новой аристократии, народные волнения и благоприятное стечение обстоятельств в 1575 году. Небывалая эксплуатация всего света финансовой аристократией стала самым великим и рискованным предприятием города в XVI веке. Жизнь Генуи в это время напоминала сказку. У нее уже не было собственного флота, по крайней мере достаточно многочисленного флота, но в нужное время появляются корабли из Рагузы, потом марсельские барки. Генуя лишается своих колоний на Черном море, а затем, в 1566 году, острова Хиос, центра торговых операций в Леванте. Но судя по реестру caratti del mare *WO с 1550 по 1560 годы, сюда и теперь, как в XIII и XIV веках 347 , прибывает и шелк из Средней Азии, и белый воск из России и «Хазарии». Турки не соглашаются больше на вывоз хлеба, но при случае генуэзцам доводится есть турецкий хлеб… В XVII веке происходит свертывание экономики, но Генуя остается могущественной, агрессивной и в 1608 году объявляет себя портом свободной торговли 348 . Такие чудеса творят деньги, в которых вообще заключено некоторое волшебство. Все блага текут рекой в этот город богачей. Достаточно приобрести несколько каратов рагузского корабля 349 , и вот он уже на службе Dominante *WP . Можно вложить немного денег в марсельские банки, и вот уже барки со всего побережья Прованса предлагают свои услуги. Почему бы генуэзцам не получать и некрашеный шелк из глубин Азии? Для этого требуется не так уж много благородного металла.

Начиная с 1570–1580 годов Генуя является центром перераспределения американского серебра под контролем финансовой аристократии, семейств Гримальди, Ломеллини, Спинола и многих других. Деньги, которые выходили за порог их великолепных высоких дворцов в Генуе, вкладывались в покупку земли и феодальных владений в Милане, Неаполе, в Montferrato inferiore *WQ (скудная гористая местность вокруг Генуи не могла быть предметом надежных инвестиций), а также в испанские, римские и венецианские ренты 350 . Можно было бы составить список генуэзских злодеяний в Испании, где народ инстинктивно ненавидел этих гордых купцов, а Филипп II при случае обращался с ними как со слугами и сажал под арест 351 . В марксистской историографии 352был составлен подробный отчет о преступлениях торгового капитализма Нюрнберга в Чехии, Саксонии и Силезии; на него возлагают ответственность за экономическое и социальное отставание этих областей, отрезанных от всего мира и имевших к нему доступ только через недобросовестных посредников. Такие же обвинения можно выдвинуть в отношении генуэзцев в Испании: они помешали развитию местного капитализма, потому что род Мальвенда из Бургоса или Руисы из Медины дель Кампо не идут с ними ни в какое сравнение, а все финансовые советники Филиппа II, от Эразо и Гарники до новоиспеченного маркиза Ауньонского с его титулами, пребендами и хитроумием, были марионетками, продажными и подкупленными…

Таким образом, территориальные государства и империи, присоединявшие к себе все что попадет под руку, оказывались неспособными самостоятельно использовать приобретенные ими богатейшие экономические ресурсы. Это бессилие оставляло лазейку для городов и купцов. Именно они наживали огромные состояния, оставаясь в тени новых властей. И даже там, где последние могли бы не считаться ни с кем, на своей собственной территории, в отношении со своими подданными они действуют неуверенно и с оглядкой. Вспомним о привилегиях наиболее удачливых городов: во владениях католического короля это Севилья и Бургос 353 ; в подчинении у Христианнейшего короля — Марсель и Лион. Этот список можно продолжать.

Итак, нет ничего удивительного в том, что города XVI века, даже вошедшие в состав территориальных государств, разбухают, иногда чрезмерно, от притока людей и богатств на волне благоприятной экономической конъюнктуры и в рамках предоставленных им новыми властями возможностей.

Мы могли бы убедиться в этом на примере Мадрида, который поздно стал столицей, заменив в 1560 году Вальядолид и снова неохотно уступив ему первое место в период с 1601 по 1606 год. Но звездный час Мадрида наступил только во времена щедрого и полнокровного царствования Филиппа IV (1621–1665). Мы могли бы обратиться также к примеру Рима, подробно освещенному в вышедшей недавно замечательной книге 354 , но о Риме нужно вести особый разговор. Неаполь и Стамбул, безусловно, являются более типичными образчиками городов, которые заключили союз с дьяволом, т. е. с территориальным государством. Заметим, что этот союз был заключен в обоих случаях очень рано: Неаполем — в момент образования Reame *WR и, без сомнения, в эпоху реформаторского царствования Фридриха II (1197–1250) 355 , первого известного Западу «просвещенного монарха»; а Стамбулом — в 1453 году, когда на карте Европы не было еще ни сильной Тюдоровской Англии, ни Франции, залатанной Людовиком XI, ни взрывчатой Испании Католических королей. Османская империя была первой территориальной державой, продемонстрировавшей свою силу и — в некотором смысле после разорения Отранто в 1470 году — положившей начало Итальянским войнам за 14 лет до Карла VIII. Наконец, Неаполь и Константинополь были двумя самыми многонаселенными городами Средиземноморья, настоящими урбанистическими монстрами, паразитами высшего ранга. Возвышение Лондона и Парижа началось гораздо позже.

Городской капитал был паразитическим, потому что не только служил государству, но и жил за счет денег и средств, сконцентрированных в руках власти. И только такой сумасброд, как Сикст V, мог выразить пожелание, чтобы Рим, дошедший до предела в своем паразитизме, стал городом-тружеником 356 . Нужно ли доказывать, что в этом не было необходимости? В XVII веке Рим продолжает вести праздный образ жизни и увеличивать численность своего населения, не имея, в сущности, никаких на то оснований 357 , что, впрочем, отнюдь не заставляет его заняться неблагодарным производительным трудом.

Неаполь в христианском мире не имел себе равных. Численность его населения — 280 тыс. чел. в 1595 году — в 2 раза превышала число жителей Венеции, в 3 раза — число римлян, в 4 раза — флорентийцев, и в 9 раз — марсельцев 358 . К нему тяготеет вся Южная Италия, здесь собираются ее толстосумы, часто необыкновенно богатые люди, и бедняки, опустившиеся на самое дно. Избыточностью населения Неаполя объясняется такое развитие производства предметов роскоши. Эта неаполитанская продукция XVI века немного напоминает ассортимент подобных изделий в современном Париже: кружева, шнурки, безделушки, позументы, шелковые материи, легкие ткани (тафта), шелковые банты и кокарды всех цветов, тонкое полотно… Они встречаются в изобилии даже в Кёльне 359 . Венецианцы утверждают, что 4/5 рабочей силы Неаполя живет за счет шелкоделия; известно, что слава Arte di Santa Lucia *WS гремела в самых отдаленных краях. Рулоны шелковой ткани под названием Санта Лючия продавались даже во Флоренции. В 1624 году угроза принятия в Испании законов против роскоши, которые поставили бы иод удар неаполитанский экспорт шелка и шелковых изделий, могла причинить казне ежегодный ущерб в 335 220 дукатов 360 . Но остается много других отраслей ремесла, которые имеются в наличии и могут получить здесь новое развитие благодаря огромному рынку избыточной рабочей силы.