Михаил Гордин - Пушкинский век

Посол по прибытии во дворец был встречен высшими чинами двора. В «камере ожидания» ему было поднесено угощение — кофе, десерт и шербет. Пригласив посла следовать за собой, обер-камергер открыл шествие через Георгиевскую залу к царскому трону. Император и императрица, как того требовал церемониал, стояли на предпоследней ступени трона. Наследник престола и императорская фамилия расположились по правую руку от них. «В приличном расстоянии» от императора стояли министр двора, вице-канцлер и дежурный генерал-адъютант. Далее располагались члены Государственного Совета и Сената, генералы, штаб- и обер-офицеры гвардии, дипломатический корпус и чиновники первых четырех классов. Чиновники пятого класса, купечество и прочие приглашенные находились в соседних залах.

Посол в сопровождении своих придворных и чиновников приблизился к трону, неся верительную грамоту. Сделав три поклона, посол произнес речь на персидском языке. Тут же чиновник Министерства иностранных дел прочел перевод. Император затем принял от посла грамоту и передал ее вице-канцлеру, а тот, положив грамоту на специально приготовленный стол, отвечал послу от имени императора на французском языке. Переводчик посла прочел речь Нессельроде по-персидски. По окончании официальной части аудиенции Николай I пригласил посла в соседнюю залу, где они беседовали с глазу на глаз через переводчика. Завершился прием представлением посла императрице. После аудиенции процессия с принцем прежним порядком двинулась из Зимнего дворца в Таврический.

Принц Хозрев-Мирза гостил в Петербурге несколько недель и участвовал в придворных развлечениях. «Вчера, в воскресенье, — извещала читателей „Северная пчела“, — принц Хозрев-Мирза был в большом концерте, данном на Каменноостровском театре. Первые артисты (гг. Бем, Бендеры, Този, г-жа Мелас, Бертран и пр.) участвовали в оном. Казалось, что более всего восхищен он был пением госпожи Мелас». Шутники уверяли, что на одном балу принц высказал желание купить несколько петербургских дам для своего гарема.

Пышный прием, оказанный персидскому принцу, долго помнили в Петербурге. Гоголь иронически упомянул о пребывании в столице Хозрев-Мирзы в повести «Нос», которую впервые напечатал Пушкин в «Современнике» в 1836 году.

Не столь красочными, но также весьма торжественными бывали в Петербурге приемы в честь европейских монархов и их родственников.

Что касается постоянно аккредитованных в Петербурге дипломатов, они очень деятельно участвовали в придворной жизни. Летом посланников нередко приглашали в загородные царские резиденции. В Павловске их принимала вдовствующая императрица Мария Федоровна — угощала, возила на прогулки в открытых экипажах, вела с ними беседы. Николай I ежегодно устраивал роскошные летние праздники в Петергофе, Царском Селе и Гатчине: по утрам высшее общество и дипломаты наблюдали парады и маневры войск, а вечерами присутствовали на придворных балах и концертах. Французский поверенный в делах барон Бургоэн вспоминал о небывало блестящих праздниках 1830 года в Петергофе, где присутствовали принц Вильгельм Прусский, будущий король, и шведский наследник престола принц Оскар. Бургоэн пишет и о пышных балах зимой 1829/30 года по случаю заключения Адрианопольского мира. «Самый замечательный из них был бал при дворе, в котором явились боги и богини Олимпа, одни в богатых и изящных костюмах, другие в комическом одеянии. Русские и французские стихи были читаны или петы этими аллегорическими лицами».

Примечательны среди стихов те, что прочел И. А. Крылов, приглашенный на бал в костюме музы комедии — Талии, а также шесть строк, что прочитала Е. Ф. Тизенгаузен, внучка Кутузова, одетая в костюм Циклопа. Стихотворную речь Циклопа сочинил для нее Пушкин:

Время от времени в Зимнем дворце устраивались утренние приемы для дипломатического корпуса. Дипломатов выстраивали в шеренгу, как солдат, и император, следуя вдоль ряда, здоровался и беседовал то с одним, то с другим. Порою Николай приглашал с собой дипломатов в инспекционные поездки. То он отправлялся осматривать Кронштадтскую крепость вместе с английским поверенным в делах, чтобы продемонстрировать представителю Лондона морскую мощь России. То, уезжая в Новгородские военные поселения, брал с собой французского дипломата, дабы похвастаться порядками, заведенными графом Аракчеевым.

Многие иностранные представители побывали в 1828 году на театре русско-турецкой войны — кто в качестве наблюдателя, а кто и волонтером — французский посол герцог де Мортемар, австрийский посланник принц Гессен-Гомбургский, советник прусского посольства генерал Ностиц и другие.

Большинство иностранных дипломатов стремилось к сближению с русским двором и высшим обществом. Такое сближение было существенным для успеха дипломатической деятельности в любой столице, а в Петербурге — особенно. «Петербургское общество, — писал французский дипломат, служивший в России в конце 1820-х — начале 1830-х годов, — всегда очень сдержанное в своих речах относительно вопросов внутренней русской политики, выражалось часто с некоторой свободою о делах других государств. При таких отзывах, особенно по делам Франции, можно было отличить оттенки партий…» В России не было ни парламентской, ни газетной полемики, в которой высказывали бы свои взгляды представители различных общественных сил. Получить информацию о том, что действительно происходит в стране, о настроениях в обществе и в правительстве, иностранный дипломат мог только в столичных гостиных. Иностранные послы были постоянными посетителями гостиных вице-канцлера Нессельроде, председателя Государственного Совета Кочубея, петербургского почт-директора Булгакова.

Многие иностранные дипломаты устраивали у себя приемы, вечера и балы, на которых собирался петербургский высший свет. В 1830-х годах одним из самых примечательных был салон австрийского посла Фикельмона. Его жена Дарья Федоровна приходилась внучкой Кутузову. В доме посла жила и мать Дарьи Федоровны, дочь Кутузова — Елизавета Михайловна Хитрово. О собраниях, хозяйкой которых по утрам бывала Е. М. Хитрово, а вечерами — ее дочь, поэт П. А. Вяземский впоследствии вспоминал: «Утра ее (впрочем, продолжавшиеся от часу до четырех пополудни) и вечера дочери ее, графини Фикельмон, неизгладимо врезаны в памяти тех, которые имели счастье в них участвовать. Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух родственных салонах. Не нужно было читать газеты: в салонах этих можно было запастись сведениями о всех вопросах дня».