Юрий Андреев - Раннегреческий полис (гомеровский период)

Kuhn H. Die Grenzen. .. —ZRG, 73, 1956, S. 4 f.; Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. Köln, 1961, S. 347 f.

Ср.: Deger S. Op. cit., S. 92, Anm. 406. - В виде исключения можно указать на македонский корпус гетеров, генетически, по-видимому, связанный с дружинами гомеровского времени.

Подобная замена социального целого его частью встречается и в более поздней античной литературе, например в «Германии» Тацита; см.: Неусыхин А. Общественный строй древних германцев. М., 1929, с. 163 слл.

Морган Л. Г. Древнее общество. Л., 1934, с. 143.

В понимании Моргана аристократический образ правления глубоко чужд политическому сознанию древних греков. Господства знати в его чистом виде ни Афины, ни другие греческие государства никогда не знали. Демократия всегда была магистральной линией их политического развития, начиная с мифических времен и кончая эпохой Перикла (там же, с. 147, 158).

С этим непосредственно связан другой важный недостаток исторической схемы Моргана: он явно смягчает катастрофический революционный характер процесса становления греческого «политического общества», сводят его к серии реформ, следующих друг за другом в спокойном чередовании (там же, с. 148 слл.). Эти дефекты моргановской доктрины в значительной степени удалось преодолеть Ф. Энгельсу в его книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 108 слл.).

Потехин И. И. Военная демократия Матабеле. — В кн.: Родовое общество. — Труды ИЭ, н. с, т. XIV, 1951, с. 235; Косвен М. О. К вопросу о военной демократии. Труды ИЭ, н. с, т. LIV, 1960, с. 245. — В последней работе указывается также, что «военная демократия» исторически не универсальна и этим отличается от патриархата и матриархата. Эту мысль развивает также А. М. Хазанов (Хазанов А. М. Военная демократия и эпоха классообразования. — ВИ, 1968, № 12), предлагая расценивать «военную демократию» лишь как частный эпизод в истории человечества, который многие народы просто миновали в своем развитии. Тем не менее этот термин все еще продолжает использоваться в научной литературе, очевидно, как дань традиции или просто по инерции. — Averkieva Р. 1) On the role of military democracy in the history of society. Доклад на VIII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук в Токио. М., 1968; 2) О месте военной демократии в истории индейцев Северной Америки. — СЭ, 1970, № 5; Авдиев В. И. Военная демократия и классовый характер древнейшего государства. — ВИ, 1970, № 1; Xмелинский В. М. О понятии «военная демократия». — СЭ, 1973, № 4.

Это положение пытается оспаривать Жанмэр (Jeanmaire Η. Couroi et Couretes. Lille, 1939, p. 44 sq.), утверждая, как нам кажется, совершенно бездоказательно, что политически правоспособную часть общины составляла только военная знать — λαός, но никак не δήμος. Дела, входящие в круг компетенции народного собрания, обозначаются в «Одиссее» (II, 32) термином δήμιον (ср. Il. XVII, 250; Od. XX, 264), хотя, если встать на позицию Жанмэра, следовало бы ожидать, что поэт употребит в этом случае соответствующее прилагательное, образованное от λαός.

Оба термина αγορά («собрание») и θέμις («закон», «судоговорение») объединены также в описании ахейской агоры (Il. XI, 807), и это, по-видимому, не случайно, ибо именно судопроизводство составляет важнейшую функцию гомеровского народного собрания. Воплощающая в себе понятие θέμις богиня Фемида выступает у Гомера в качестве верховной блюстительницы народных собраний, которые она созывает и распускает в положенное время (Od. II, 68 сл.; ср. Il. XX, 4).

В процедуре собрания многое остается неясным. Нельзя сказать с уверенностью, кто имел право выступать перед народом: только ли лица, облеченные властью (цари и геронты), или же также и рядовые граждане. Как правило, держат речи в собрании представители первой из этих двух категорий, хотя некоторые из них, вероятно, могли в случае необходимости изображать и «людей из народа». Напр., Полидамант (Il. XII, 213), Диомед (Il. VII, 406 сл.), возможно, даже Ахилл в I песни. Единственный во всей гомеровской поэзии случай, когда слово в собрании берет подлинный представитель народной массы это — выступление Терсита (ср. Il. X, 314 слл.; Od. XXIV, 442 слл.). Поэт, однако, вводит этот эпизод в свое повествование лишь для того, чтобы показать бессилие демагога-простолюдина в хорошо устроенном аристократическом обществе. Выступление Терсита может расцениваться, как непредусмотренная регламентом собрания реплика с места, вопиющее нарушение этикета, за которое крикун тут же расплачивается своей спиной. Поэт подчеркивает это, называя речи Терсита άχοσμα, ού χατά χόσμον (Il. II, 213), а его самого αμετροεπής (ibid., 212). Удел «мужей из народа», как об этом сказано несколькими строками выше (ibid., 200 сл.),— «спокойно сидеть на своих местах и внимать тому, что скажут другие, лучшие, чем они». Еще одна немаловажная деталь: Терсит, вопреки обыкновению гомеровских ораторов, говорит без скипетра, вероятно, не имея права держать его в руках. В то же время скипетр является орудием наказания за его проступок. Глотц и некоторые другие авторы усматривают в этом своеобразную политическую символику (Glotz G. La cite Grecque. Р., 1928, ρ. 61; Finley Μ. I. The world of Odysseus. Harmondsworth, 1962, p. 130). Вместе с тем Терсит охарактеризован Одиссеем, хотя, вероятно, не без оттенка иронии, как завзятый оратор (ibid., 246: λιγυς άγωρητής). Он уже не з первый раз выступает перед народом с нападками на царей (ibid., 213 слл.). Вся сцена «посрамления» может быть истолкована как отклик на политическую «злобу дня». Вероятно, в то время, когда создавалась «Илиада», такие нарушения искони заведенного порядка в собрании стали обычным явлением, в дальнейшем же постепенно перешли в систему, открыв дорогу на ораторскую трибуну выходцам из простонародья наравне с природной знатью. Поэт и его слушатели, однако, еще хорошо помнят то время, когда основная масса демоса либо вообще была лишена права голоса, либо обладала им лишь в ограниченной степени, например, могла отвечать на прямо к ней обращенные вопросы, как об этом говорит Тиртей в своем переложении «Ликурговой ретры» (Tyrt. fr. 3а: έπειτα δέ δημότας άνδρας εύθείην ρήτρας ά/ταπαμει Βομένους). Как остроумно заметил Виламовиц (Wi1аmоwitz U. Die Ilias und Homer. В., 1920, S. 272), говоря о сцене с Терситом, «конституция здесь еще спартанская, но дух уже всецело ионийский»; ср.: Busolt G. Griechische Staatskunde. Hälft I. München, 1920, S. 336; Griffith G. T. Isegoria in the Assembly at Athens. Ancient society and institutions. — In: Studies pres. to V. Ehrenberg. Oxford, 1966, p. 177 sq.

Fanta A. Der Staat in der Ilias und Odyssee. Innsbruck, 1882, S. 87; Moreau F. Les assemblees politiques d'apres l'Iliade et l'Odyssee. - REG,. VI, 1893, p. 204 sq.; Finsler G. Homer. Bd. I. Leipzig—Berlin, 1914, S. 203, 206, 215; ср.: Grоte G. Α history of Greece. Vol. II. L., 1869, p. 67 sq.; Busolt G. Op. cit., I, S. 335.