Валетина Фролова - Ветры Босфора

Зело мешала Анапа, пока была под турками, военному флоту России.

Зело мешала купцам российским и малоросским. А Одессе, быстро богатевшей, более всех. Опасность встретить «султана» в море и оказаться на всю жизнь гребцом, прикованным цепью к галере, была ежечасной. Но купец на то и купец - не рискнет, не продаст.

Боялись турок одесские купцы.

Боялись, и от боязни смелели.

Хаживали под охраной военных и к берегам Румелии, и к Батуму, и к Поти. А при сшибке с турками в море лезли в рукопашную, дрались не хуже матросов из абордажных команд.

Пока турки имели крепость так близко - завтрашнего дня не угадаешь.

Четыре века - начиная с XIV - Османская империя называла Черное море «Геркели-гей», «Внутренним озером». Оно и было для турок таковым. Швартовались турецкие корабли в любой точке побережья, как у причалов Стамбула, или Бабалы, или Пендераклии. Падет Анапа - конец Внутреннему озеру. Здравствуй совсем другое водное пространство: ЧЕРНОЕ МОРЕ, столько же принадлежащее Порте, сколько и России.

Султан Махмуд II - политик хитрый и правитель с умом аналитического склада - имел несчастье встать во главе Османской империи не в ее Золотой век, а в период распада, развала. Под ударами бунтующих алжирцев, греков, хорватов, черногорцев, сербов империя распадалась. Время членило ее, словно это была не империя, а апельсин, который так легко разделить на дольки.

Россия поддерживала христиан.

Султан Махмуд понимал: запоздала Порта с реформами. У России был Петр I, создавший регулярную армию и регулярный флот. Турция 1828 года что Россия времен Ивана III или даже царя Алексея Михайловича. Нет, даже брат Селим понимал, в чем причина горьких поражений Порты: мир переменился. Янычары - Европа брезгливо называла их полчища бандами - хороши были для грабежей былых веков. Их время прошло. Брат Селим попытался разогнать янычар. Но брат Селим - не Петр. Был убит в своих же дворцовых покоях.

С заговорщиков полетели головы.

Махмуд продолжал дело брата, реформы.

… Ветер дул ровный, свежий. Лето никак не входило в свои права.

«Соперник», радуясь хорошему ветру, шел на Суджук-Кале под марселями в один риф, под фоком и гротом. Казарский стоял на шканцах. Думал и о Турции, теряющей силу, но все еще очень опасной. И о делах своих, куда более остро ранящих.

Ну кто еще, если не главный шкипер за этим переводом брига в Дунайскую флотилию?

Он! Конечно, он!

Хитрый человек. Настырный. Медведь-шатун. Обозлится - все берегись.

Да и поведение шкипера вдруг переменилось. Сколько времени в упор не видел лейтенанта. А намедни вдруг прозрел. Нет, не подобрел, нет. Даже напротив. Встречая в порту, смотрит с ненавистью. Увидит, - и ему аж сведет губы. Словно шкипер лимон надкусил.

С чего такое?

Казарского поеживало от взглядов шкипера.

Еще резче обозначилась дистанция между капитаном II ранга и «мелкотой», «гнусью», лейтенантом.

Но вот стар «Соперник», а оба борта его покрашены. Никто над командой не смеется.

Особенно растревожила Казарского последняя встреча. Шкипер взглянул на него с видом озлобленного ястреба, готового броситься на добычу.

Казарский положил себе твердо, что ни при каких обстоятельствах той бумаги-извинения, вырванной под дулом пистолета, он шкиперу не отдаст. Пусть все кончится не Дунайской флотилией, а хоть Сибирью.

Не знал Александр Иванович, действительно, пребывавший на очень невысокой ступени флотской иерархии, того, что уже знали в верхах. Кто мог ждать после победы в Анапе царской ревизии в Севастопольском адмиралтействе?

Царские ревизии на флоте были делом привычным. Их ждали всегда. Но обрушивались они на головы заподозренных в корысти или небрежении к службе, тем не менее, нежданно. Струхнувший Артамонов потому и смотрел ястребом на Казарского, что готов был дорого заплатить за ту злосчастную бумагу. Да тоже не знал, как подойти к лейтенанту.

Походы следовали за походами. Ремонта на берегу не давали довести до конца. Обидно! Бриг нужен. А вроде - и не нужен.

День стоял солнечный, блестящий. Над головой небо в перистых подвижных облаках, нежно разрисованное. Бриг жил привычной походной жизнью. Вахтенные стояли у своих снастей. Часть подвахтенных развели по работам - кто чистил медь, кто подскабливал шлюпку, кто вязал маты. Один из вязавших, бомбардир Фома Тимофев, низкорослый крепыш с лицом, порепанным оспой, был хорошим песельником. Голос у него был высокий, чувствительный. Слушать его любили. Он завел песню, согнув спину над матом:

Матросская душечка-а-а…

От его проникновенного голоса защекотало тоской по берегу. Песню подхватило несколько голосов. Петь на «Сопернике» умели.

Задушевный дру-у-уг,

Смотришь в море сине-е-е,

Пусто все окру-у-уг…

Казарский прислушался к себе. Тоска толчком отозвалась в сердце. Переведут на Дунай - к Татьяне Герасимовне, в дом на Малой офицерской, зван не будешь.

На поход крестишь меня-а,

Разлукою ко-а-ришь.

Ты рыдаешь голосом,

У меня душа боли-ит.

Караван, который сопровождали, состоял из семи судов. «Соперник» и катера бежали к Суджук-Кале, прикрывая его с зюйда, - со стороны наиболее вероятного появления противника.

Вот и прошли высоту Анапы.

Казарский держал трубу у глаз. Хотя увидеть павшую крепость невозможно, но все же хочется хоть что-то рассмотреть. За далекой волной расплывалась полоса горизонта. Казарский прислушался, недонесет ли ветер рокота пальбы. Когда ухает тяжелая артиллерия, слышно за много миль.

- Корабль! Прямо по носу! - раздалось сверху, с марса.

Песню оборвало.

Лейтенант резко повернулся. Труба у глаз. Взгляд на ост.

Вдали, словно белая пирамида облаков, проступили чьи-то паруса.

Свои?

Вражеские?

- Два корабля!!

Десятки глаз устремились навстречу парусам. Прошло четверть часа напряженного ожидания. Корабли, двигавшиеся навстречу, словно бы не спешили, словно бы продвигались, одолевая тягость. Наконец в далеких парусах проступил успокоительный сероватый оттенок, - паруса турецких кораблей белокипенные, они из египетского хлопка; паруса наших светлосерые, из хлопка отечественных сортов, они под стать утренней туманной дымке. В окуляре трубы затрепетал андреевский флаг на первом корабле и еще флаг на мачте второго, - оба не столько видимые, что андреевские, сколько угадываемые, что андреевские. Первый корабль с поднятыми парусами. Второй с убранными, - только мачты, тощие, как фонарные столбы, царапают клотиками синь небесную.

- Бриг «Ганнимед», вышбродь, с призом! - радостно вскричал марсовый. - Здоровенного «султана» в Анапу тащит!

Приз - плененное судно. За него положено вознаграждение. Во время средиземноморских кампаний, случалось, командам разрешалось призы даже продавать другим государствам и тем выплачивать жалованье.