Валетина Фролова - Ветры Босфора

Николай пил редко. При гостях. И пищу в будни предпочитал простую, походную: щи, кашу, мясо вареное. Курительных столиков в кабинетах не бывало, - ни для него, ни для гостей. Он не курил и дыма табачного рядом с собой не терпел. Исключений не делалось, какого бы ранга гость ни прибывал в Петербург, из каких бы ни было стран. Николай сделал знак, чтобы дверь закрыли.

Вошел Грейг, - в сияющем белом мундире, моложавый, сильный и самоуверенный. Щелкнул каблуками и остановился в дверях. Николай взглянул на него и понял: Грейг, в отличие от генерала Канкрина, вполне соответствует его представлению, каким должен быть адмирал флота Российского. Сухой и жилистый, выносливый и нетребовательный к комфорту, привыкший к аскетизму морских походов, Грейг и бакенбарды имел именно такие, какие должны быть у адмирала, намеренного побеждать. Морякам не положены усы - морякам положены бакенбарды. И уж, конечно, они у Грейга не обвисают, как паруса, покинутые ветром! По всему было видно, что своего последнего слова вице-адмирал не сказал и своего последнего звания не получил. Николай с улыбкой пошел к нему, обнял, поцеловал, сказал с чувством:

- За все тебе спасибо, Алексей Самуилович.

Взяв за локоть, повел Грейга к столу с военными и топографическими картами.

- Ну, доложи, как брал крепость.

Оба еще не знают, что пройдет немного времени, и Главный командир Черного моря и портов в день рождения своего последнего сына обратится к царю «…со всеподданейшей просьбой», которая в делах Канцелярии пройдет под пометкой: «Письмо адмирала Грейга с всеподданейшей просьбой о восприятии от купели новорожденного сына его».

Флот царь любил.

Родства с моряками не чурался.

На письме останется роспись Николая: «Душевно радуюсь, поздравляю и подряжаюсь и впредь всех крестить. Объявить, что всех сыновей жалую в мичманы, о чем уведомить кн. Меншикова».

Но это еще впереди.

А пока Грейг, приглашенный к картам, при всей своей внутренней свободе, с какой смотрел на государя, ощутил мгновенное облегчение. Разговор у карт привычен.

Грейг подробно докладывал о штурме, испытывая удовольствие от того внимания, с каким его слушали. Канкрин молчал. А Николай останавливал вице-адмирала вопросами:

- Командир «Меркурия» капитан-лейтенант Стройников, говоришь? Орел! Анну ему, как просишь. И в капитаны второго ранга [12]. За Анапу - можно!

Грейг поднял голову от карты, взглянул на царя: «Я того же мнения, ваше величество». Вслух сказал:

- Так вот, 5 мая в 10 40пополудни отправил я бриг «Меркурий», яхту «Утеха» и катер «Сокол» на усиление крейсерства вдоль берегов абхазских… Но Стройников до Кавказа не дошел. Вступил в сражение с отрядом турецких кораблей. Команда «Меркурия» - 110 человек. Стройников одолел в бою отряд и взял в плен транспорт «Босфор», на борту которого только одного пополнения для Анапы было более, чем триста…

- Сколько Стройникову сейчас? - перебил Николай. Подсказать не дал. - Тридцать шесть?… Он, что, в свои тридцать шесть все еще не женат?

- Не женат, ваше величество, - ответил Грейг. И хотя знал о редкостной памяти Николая, запоминавшего на всю жизнь фамилии, имена офицеров, которых ему, без устали скакавшему по просторам России в заботах о проведении смотров войск, представляли, удивился. Государь помнил и то, кто женат, кто не женат. Другое дело он, Грейг. Севастополь жил, как барская вотчина. Отцу-командиру все докладывали: кто на ком женился, кто собирается жениться и даже кто на кого пока только глаз положил.

- Что ж не женится-то в тридцать шесть? - настаивал на ответе царь,

- Много среди морских офицеров засидевшихся. Флоту смена нужна!

Грейг кольнул напоминанием:

- Походов много, ваше величество. Палуба не паркеты бальных зал. Невест в море нет.

- Плохо, что не женится, - повторил царь. - Погибнет орел, роду конец…

Грейгу докладывали, что два командира, - командир «Меркурия» и командир «Соперника», - желанные гости в доме Воздвиженской, у которой собственный дом на Малой офицерской.

Больше Николай Грейга не перебивал. Оба склонились над столом с картами.

А потом, не взглянув на безмолвно сидевшего в кресле Канкрина -

сведения были от него, - царь, вдруг перестав слушать, повернул лицевой, исписанной стороной один из листов на столе, придвинул его ближе к Грейгу.

- Плохи у нас дела, Алексей Самуилович, с союзниками. Вот погляди, что докладывает лорд Стрэтфорд-Каннинг своему правительству: «Если разразится война с Россией, то с помощью нашего флота мы можем уничтожить ее торговлю на Черном море, опустошить там ее берега, проникнуть через Днепр к самому Киеву». Слышишь, что у союзников в головах? - Помрачнел. Взглянул в глаза Грейгу тяжелым взглядом серо-свинцовых глаз. Тем пронзительным взглядом, от которого цепенели и впадали в робость видавшие виды адмиралы. Холодно, словно была вина именно Грейга в том, что союзники ненадежны, проговорил:

- Чтоб берега Черного моря опустошены не были, твоя забота, Алексей Самуилович!

Монарша милость дорога, а истина дороже.

Турецкие кочермы без конца идут на Кавказ. Они полны английского оружия. Да какого! Новейшего. Нарезными ружьями с невиданными прицелами. Кавказ для Англии - стрельбище, где она на русских солдатах опробывает новые ружья. Почему нет таких ружей у русской армии? Наконец, что делают наши дипломаты?

- Кавказ, ваше величество, кишит вражеской… - Под взглядом Николая даже бывалый Грейг сбился… - Кишит дружеской агентурой. Нет никакой возможности ни в Батуме, ни в Поти уберечься от шпионажа и тех критических моментов, которыми умеют так искусно пользоваться англичане.

- Дела-то, батушка, значит хуже, чем я думал! - в горестном прозрении воскликнул в своем углу Канкрин.

Испугался: вон к чему Грейг клонит! Сейчас будет требовать ассиг-нований на новые ружья. (А то без них не воевали!) Сейчас будет доказывать, что железная дорога нужна. С этой железной дорогой Сева-стополь подступал к царю, как с ножом к горлу. (А то без нее не жили!). Оставаясь с царем наедине, Канкрин негодовал: «И к чему, батушка, эти рельсы, когда их все равно на полгода занесет снегом? Напрасная трата денег, батушка мой!…»

Николай еще раз прислушался к себе.

Грейг, конечно, молодец!

За Анапу Грейга - в адмиралы.

Но Грейг не Лазарев… Нет, не Лазарев… Лазарев при Наварине не считал, на сколько у него кораблей меньше, чем у противника. Жег, крушил, уничтожал, - потом уже сосчитал, сколько.

Николай перешел ко второму столу. Взглянул в наградной рапорт.

- Этот кто? - спросил, хмурый. Ткнул пальцем в незнакомую фамилию.

Грейг подошел. И опять колкая улыбка сдвинула уголки губ.

- Еще один холостяк тридцати одного года. Лейтенант Казарский, командир брига «Соперник». Очень искусно стрелял по крепостным стенам, ваше величество. Палил в одну точку, пока брешь не пробил в рост солдата.