Андрей Франц - Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании

Новый папа начал свое правление исправлением нравов клира. Коснулось это и кардиналов. Оскорбленные французские кардиналы, захватив папские драгоценности, покинули Рим, объявили избрание Урбана недействительным и выбрали своего папу Климента VII. Тот по старой памяти вскоре тоже поселился в Авиньоне.

Климента признали Франция, Неаполь и Испания. Урбана — остальные государства. Таким образом, в Римской церкви появилось двоевластие.

О борьбе пап и светских государей можно рассказывать дальше и дальше. Но это уже не интересно. Погрязнув в борьбе за мирскую власть со светскими властителями, Римская Католическая Церковь упустила свой шанс стать великим миротворцем христианского мира. Вместо того, чтобы рука об руку с христианскими королями создавать то, что Гоббс назвал бы Левиафаном — великую христианскую империю, покончившую бы раз и навсегда с любой несанкционированной агрессией лучших людей , церковные иерархи сами увлеченно вступили в войну всех против всех .

А потом было уже поздно. Светские государи сами взялись за создание своих, карманных Левиафанов. В Европе наступала эпоха абсолютных монархий.

Итак, всемирного христианского царства не состоялось. Вышвырнутое из Палестины европейское рыцарство продолжает уже у себя дома увлеченно меряться … хм … ну, допустим, копьями. И просто так, по-соседски — беря штурмом соседские замки и теряя от аналогичных визитов соседей свои собственные. И по серьезному — сбиваясь в крупные армии, катком прокатывающиеся по сопредельным отдаленным территориям.

Поначалу превосходную возможность людей посмотреть и себя показать давала лучшим людям серия англо-французских войнушек, позже получивших общее название "Столетняя война". Длилась она аж сто шестнадцать лет и доставило море удовольствия обеим участвующим сторонам. Нет, были, конечно же, и недовольные, но кто их слушал? А выглядело это примерно так:

"Если по английскую сторону границы пейзаж был унылым и мрачным, то как описать ужасную наготу в десять раз более разоренной французской стороны? Вся земля была изуродована и обезображена, покрыта черными пятнами сожженных ферм и серыми, костлявыми остовами того, что некогда было замками. Поломанные ограды, искрошенные стены, виноградники, засыпанные камнями, развалившиеся арки мостов — куда ни посмотришь, всюду видишь следы разрушений и грабежей. … Это была действительно истерзанная и поруганная земля, и можно было проехать от Оверни на юг до границ Фуа и не увидеть ни одного улыбающегося лица, ни одной уцелевшей фермы.

Время от времени им попадались странные исхудавшие фигуры людей, шаривших и копавшихся среди колючек и чертополоха; заметив всадников, они поднимали руки и убегали в кусты поспешно и испуганно, словно животные. Не раз отряд видел целые семьи у дороги, бедняги слишком ослабели от голода и болезней, чтобы бежать, и сидели, как насторожившиеся зайцы, тяжело дыша, с ужасом в глазах. И так эти несчастные отощали, так были измучены и измотаны — сутулые и костлявые, с унылыми, безнадежными, ненавидящими лицами … То там, то здесь среди кустарников виднелись шалаши из палок и веток, служившие им убежищем и скорее похожие на курятники, чем на человеческое жилье. И ради чего было им строить и трудиться, если любой искатель приключений, проходя мимо, мог поджечь их хижины, да и собственный феодальный властитель побоями и бранью стал бы отнимать у них жалкие плоды их трудов? Это были последние глубины человеческого несчастья…"

Представляете, сто шестнадцать лет такой жизни! Четыре поколения. Мы так живем, и наши отцы, и деды, и прадеды так жили… Кстати, это был фрагмент из романа сэра Артура Конан-Дойля "Белый отряд". Романа, который сам сэр Артур заслуженно считал лучшим из когда-либо им написанного.

И не нужно саркастически улыбаться, имея в виду, что в художественной книжке можно все, что угодно наворотить. Романисты девятнадцатого века проявляли недюжинную фантазию в выстраивании сюжетных линий, в описании характеров и т. д. Но вот, что касается исторических реалий, быта, костюмов, повседневной жизни — тут они проявляли просто удивительную скрупулезность. Так что, когда мы читаем описание прошедших эпох такими авторами, как Вальтер Скотт, Виктор Гюго, Артур Конан-Дойль, им не просто можно — нужно верить.

Впрочем, если желаете — вот вам свидетельство профессионального историка. "Повсюду на горизонте виднелся дым от горящих деревень и подпаленных риг. В такой ситуации никто не осмеливался покидать город, отправляться в путь, рисковать своим состоянием. Французская экономика впала в паралич. Сокращение населения было не менее ощутимым, чем прекращение хозяйствования. Целые деревни стояли заброшенными, бедная местность Юрпуа и богатая — Валуа выглядели настоящими пустынями, так же как Овернь или Керси, Мен или Ангумуа. Лимож остался без жителей. Самые торговые улицы Тулузы опустели и к тому же стали нежилыми…" [228]

Другой профессиональный историк, Эдуард Перруа, описывая в своей книге "Столетняя война" начало Жакерии — крестьянской войны на севере Франции, сначала как бы даже удивляется: "Восстание крестьян областей Бове и Суассона, — пишет он, — носит загадочный характер. Это один из тех страшных взрывов ярости бедноты, которые так часто встречались в средние века и в которых имущий класс видел только вспышку разнузданности черни" [229].

Действительно загадка! И чего людям не хватало?

Впрочем, сам профессиональный историк, кажется, сумел ее разгадать. Вот его вводы. Для объяснения причин крестьянского восстания "достаточно вспомнить о разорениях, которые творили рутьеры [230], … бродившие по стране и грабившие ее, то от имени англичан, то ссылаясь на наваррцев, о грубой настойчивости агентов фиска. Может быть, чашу народного гнева переполнили и требования сеньоров, многие из которых, попав в плен при Пуатье, нуждались в деньгах для своего выкупа; но текстов, которыми можно что-либо здесь доказать, у нас нет" [231]

Да, текстов крестьяне почему-то не оставили. Зато хорошо запомнился лозунг, дошедший от Жакерии до наших дней. Лозунг простой: "Бей дворян" [232]. И почему-то никакой загадочности я ни в этом лозунге, ни в самом проекте не вижу. Наоборот, все очень даже понятно и психологически достоверно.

Как бы то ни было, в 1453 году французские аристократы, наконец, выбивают своих английских коллег за пределы континента, оставляя им в утешение лишь Кале. Англичане за сто с лишним лет явно не навоевались и поэтому уже через два года затевают "Войну роз" [233], которая будет их развлекать еще лет тридцать. Впрочем, лучшие люди Французского королевства точно так же свежи, бодры, полны энергии и — в отсутствие британских партнеров — с удовольствием предаются междоусобным разборкам.