Джон Робертс - Мировая история

Северным и южным районам позже предстояло стать Нидерландами и Бельгией, но в 1556 году такой поворот истории никому даже в голову не приходил. Нельзя было представить и религиозного раскола между этими двумя территориями. Притом что католическое большинство юга несколько выросло из-за переселения многих протестантов на север, носители двух данных убеждений по обе стороны будущей границы уживались вполне миролюбиво. В начале XVI века население Европы проявляло намного большую терпимость к религиозным различиям, чем после того, как католики со всем своим рвением взялись за проведение контрреформации.

Кое-что из последующих событий можно объяснить ревностным проведением в жизнь Филиппом II постановлений Тридентского собора, но источники всех бед лежали в глубине истории. Испанцы стремились придать современный вид отношениям центрального правительства с местными общинами (означавший извлечение выгоды из повышающегося благосостояния с помощью толковой системы налогообложения) и для этого применили самые современные методы, но проявили недостаточно такта, чем те же бургундцы. Испанские королевские посланники сначала затеяли свару с дворянами южных провинций. Вспыльчивые и раздражительные, как все дворянство эпохи отстаивания своих символических «свобод» – то есть привилегий и льгот, – они чувствовали для себя угрозу со стороны монарха, более далекого от них, чем великий Карл V, который, как они считали, понимал их (ведь он говорил на их языке), даже если приходился ему сыном. Испанский командующий герцог Альба грубо попирал местные привилегии через вмешательство в местную юрисдикцию, когда вел преследование еретиков. Какими бы ревностными католиками местные дворяне себя ни считали, их благополучие во многом зависело от процветания фламандских городов, где пустило корни протестантство, и они боялись прихода туда испанской инквизиции. Кроме того, им, как и прочим дворянам того времени, были совсем не по душе трудности, связанные с инфляцией, возникшей среди прочего из-за испанского золотого слитка, поступавшего из Нового Света.

Сопротивление испанскому правлению стало выражаться в совершенно средневековых формах, то есть в фольварках или парламенте Брабанта, и через несколько лет жестокость испанской армии и появление из ее среды предводителя в лице Вильгельма Оранского послужило объединению дворян в борьбе против собственного законного правителя. Наравне со своей современницей Елизаветой Тюдор Вильгельм (прозванный Молчаливым из-за известной сдержанности, не позволявшей ему проявлять на людях гнев, даже когда ему сообщили о намерении его правителя подчинить себе погрязших в ереси подданных) всегда чувствовал умонастроения, овладевшие массами. Однако не стоит забывать о постоянном потенциальном отчуждении между дворянами и горожанами-кальвинистами, которым грозило потерять гораздо больше. Применения испанскими губернаторами более тонкой политической тактики и побед испанских армий в конечном счете вполне хватило, чтобы это отчуждение вылилось наружу. Дворяне отступили, смирившись с судьбой, и тем самым ничего не подозревавшее командование испанской армии определило будущее современной Бельгии. Борьба продолжалась только в северных провинциях (хотя все еще под политическим руководством Вильгельма Молчаливого до его убийства в 1584 году).

Голландцы (теперь мы можем называть их именно так) слишком многое поставили на кон, зато их не обременяло двусмысленное недовольство своего дворянства, доставшееся их южным единоверцам. Зато раскол у них произошел внутри паствы; согласие среди жителей их провинций возникало редко. Вместе с тем для сокрытия своего раскола они могли использовать призыв к религиозной свободе и широкой терпимости; к тому же им шло на пользу массированное перекачивание на север фламандского капитала и способных людей. А еще их враги испытали большие затруднения; испанская армия представляла собой грозную силу, но ее полководцам трудно было иметь дело с противником, засевшим за своими городскими стенами и окружившим их войска водой, открыв дамбы и затопив всю низинную местность. Голландцы практически по наитию перенесли свои главные усилия на морские просторы, где испанцам можно было нанести больший ущерб в относительно равных условиях. Испанские коммуникации с Нидерландами утратили былую проходимость, как только на Северный морской путь вышли мятежники. Содержание крупной армии в Бельгии далеко от Италии обходилось дорого, и еще больше денег потребовалось на то, чтобы отгонять армии новых врагов. В скором времени пришлось заниматься и ими. Контрреформация принесла в международную политику заразу в виде нового идеологического элемента. Желая поддерживать равновесие сил на континенте и предотвратить полный успех испанцев, англичане ввязались сначала в дипломатическую, а позже еще в военную и морскую борьбу против Испании, в ходе которой у голландцев появились союзники.

В течение этой войны по благоприятному стечению обстоятельств и практически случайно произошло образование совершенно нового общества в виде свободной федерации семи небольших республик с ненавязчивым центральным правительством, названной Республикой Соединенных провинций. Прошло совсем немного времени, и их граждане обнаружили напоминания о своем национальном прошлом (во многом то же самое случилось с африканцами, избавившимися от колониализма в XX веке). Они вспомнили о достоинствах членов германских племен, едва различимых в римских хрониках, посвященных восстанию; напоминания об их вере в лучшее будущее сохранились на картинах, заказанных амстердамскими магнатами, с изображением нападения германцев на римские лагеря (такие произведения творились в эпоху, дошедшую до нас благодаря трудам Рембрандта). Самость новой нации, созданной вполне сознательным образом, теперь представляла гораздо больший интерес, чем историческая пропаганда подобного рода. Как только появилась уверенность в жизнеспособности федерации в виде Республики Соединенных провинций, их народ стал пользоваться благами религиозной терпимости, широкой гражданской свободой и самостоятельностью провинций; голландцы не позволили кальвинистам подмять свое правительство под себя.

Представители последующих поколений пришли к выводу о том, что точно такую же связь религиозной и гражданской свободы они увидели в елизаветинской Англии; такие мысли выглядят анахронизмом, хотя вполне понятным, если вспомнить о тенденции эволюции английских социально-политических атрибутов на протяжении следующего столетия или около того.

Как это ни парадоксально, составной частью общего процесса просматривается мощное укрепление законодательной власти государства, принесшего такие значительные ограничения привилегий, что в конце XVII века их с изумлением признали остальные европейцы. На протяжении долгого времени на такое укрепление никто явно не рассчитывал. Елизавета признана бесподобным постановщиком зрелищ королевского масштаба. По мере исчезновения мифов о красоте и молодости она приобрела величие тех, кто пережил своих советников юной поры. В 1603 году она уже 45 лет занимала королевский престол и превратилась в предмет поклонения, питаемого ее собственным чутьем, унаследованным от предков-Тюдоров, по поводу потребности для сплочения династии патриотизма ее подданных, воспитываемого творениями гениальных английских поэтов, а также с помощью таких приземленных мероприятий, как частые поездки по стране (позволявшие к тому же сокращать расходы за счет ее пребывания со своей знатью), во время которых народ мог ее видеть. Особое место в воспитании патриотизма отводилось ее поразительной ловкости в общении с депутатами парламента. К тому же она никого не казнила ради чистоты своей религии; как Елизавета сама выразилась, она не хотела «выставлять человеческие души на всеобщее обозрение».