Джон Робертс - Мировая история

Формально средневековое использование крепостного труда дольше всего сохранялось в некоторых американских странах, причислявшихся к европейскому миру. Принудительный труд в его самом неприглядном виде рабства оставался узаконенным в некоторых штатах США до окончания в 1865 году масштабной Гражданской войны, когда его отмена (провозглашенная победоносным правительством за два года до этого) вступила в силу всюду на всей территории американской республики. Та война, из-за которой отмена рабства в Америке стала реальностью, в какой-то мере отвлекла народ от стремительного развития своей страны. Теперь ему предстояло вернуться к делу и превратить свою страну в главного соперника Европы. Еще до той войны выращивание хлопка, послужившее именно той сферой сельского хозяйства, вокруг которой развернулся большой спор по поводу рабского труда, показало, как Новый Свет мог бы дополнить европейскую аграрную сферу в таком масштабе, чтобы превратиться в отрасль, без которой европейцы практически не могли обойтись. После американской войны Севера и Юга открылся путь для снабжения Европы не только такими товарами, как хлопок, который европейцам было трудно выращивать, но к тому же и продовольствием.

Фермеры США – а также Канады, Австралии с Новой Зеландией, Аргентины и Уругвая – должны были в скором времени продемонстрировать свою способность предложить продовольствие по намного более приемлемым ценам, чем фермеры самой Европы. Такая возможность появилась в силу двух факторов. Один состоял в громадной протяженности их новых земель, теперь присоединенных к собственным ресурсам Европы. Американские равнины, огромные площади пастбищ южноамериканских пампасов и территории с умеренным климатом Австралазии использовались в качестве обширных областей для выращивания зерновых культур и разведения домашнего скота. Вторым фактором следует назвать радикальное усовершенствование транспортных средств, благодаря которым впервые появилась возможность рентабельного использования данных районов планеты. С 1860-х годов росло число вводившихся в эксплуатацию железных дорог с подвижным составом на паровозной тяге и пароходов. Из-за этого транспортные издержки стремительно пошли вниз, и их снижение становилось тем круче потому, что низкие ставки стимулировали повышение спроса на транспортные услуги. Тем самым полученные дополнительные доходы направлялись в качестве капиталовложений в обширные пастбища и прерии Нового Света. Те же явления в меньшем масштабе наблюдались и внутри Европы. С 1870-х годов восточноевропейские и немецкие фермеры начали замечать соперника в лице русского хлебороба, поставлявшего дешевое зерно жителям растущих европейских городов после того, как через Польшу и западную часть России проложили железные дороги, а пароходами его повезли через черноморские порты. К 1900 году условия деятельности европейских фермеров, догадывались они об этом или нет, определялись всем миром; цену чилийского гуано или новозеландского ягненка можно было уже рассчитывать по их стоимости на европейских местных рынках.

Даже в таком лаконичном историческом наброске аграрная экспансия прорывается из его берегов; послужив творцом первой цивилизации и затем ограничителем пределов ее развития на протяжении нескольких тысяч лет, сельское хозяйство внезапно превратилось в движущую силу; в пределах сотни лет или около того неожиданно стало ясно, что тогдашние аграрии способны прокормить больше народу, чем когда-либо в прежние времена. Потребности растущих городов, наступление эпохи железных дорог, доступность капитала между 1750 и 1870 годами указывали на безраздельную взаимосвязь европейского аграрного сектора с прочими сторонами растущей заокеанской экономики. При всем ее хронологическом первенстве и огромной важности как источника инвестиционного капитала, историю сельского хозяйства в тот период времени следует удобства ради отделить от истории общего роста, зарегистрированного самым очевидным и захватывающим образом через появление совершенно нового общества, общества, основанного на крупномасштабной индустриализации.

Теперь коснемся еще одного колоссального предмета. Даже величину размера этого предмета разглядеть непросто. Он вызывал самое поразительное изменение в европейской истории, начиная с набегов варваров, но в нем видели даже еще более важное, самое большое изменение в истории человечества с момента открытия сельского хозяйства, железа или колеса. За предельно короткий период времени – полтора века или около того – объединения крестьян и ремесленников превратились в объединения машинистов и счетоводов. Как это ни странно, индустриализация покончила с древним верховенством сельского хозяйства, из которого она возникла. Она считается одним из главных фактов, возвращающих человеческий опыт от специализации, возникшей в ходе тысячелетия культурной эволюции, к совместной деятельности, которая снова потянет человечество к культурной конвергенции.

Даже ее дефиниция представляется невозможной никакими средствами, хотя лежащие в основе индустриализации процессы окружают нас самым явным образом. Одним из ее признаков служит замена человека или домашнего скота в производстве необходимого труда машинами, приводящимися в движение энергией из других, по большей части минеральных источников. Еще один – организация производства в намного больших по размеру производственных единицах. Третий – растущая специализация в процессе изготовления товара. Всем этим признакам принадлежит собственная роль и ветви, уводящие нас в разные стороны. Притом что в них нашли свое воплощение бесчисленные тщательно продуманные решения бессчетных предпринимателей и клиентов, индустриализация выглядит как слепая сила, бьющая по общественной жизни с преобразующей ее мощью, названной философом одним из «бессмысленных действующих лиц» повести о революционных переменах. Индустриализацией предполагаются новые категории городов, новые школы и новые программы высшего образования, и – причем очень скоро – новые образцы повседневного существования и совместного проживания.

Корни того, что обеспечило такого рода изменение, уходят гораздо глубже зари современной эпохи и совсем необязательно уникальны для Европы. Капитал для инвестиций в промышленность медленно накапливался на протяжении многих веков аграрных и торговых нововведений. Одновременно шло накопление знаний. Каналам предстояло послужить изначальной транспортной сетью для перевозки бестарных товаров в интересах набиравшей инерцию индустриализации, и с XVIII века их начали прокладывать активно, как никогда прежде в Европе (хотя первое место в строительстве каналов в ту пору принадлежало Китаю). Хотя даже люди при Карле Великом уже знали, как их прокладывать. Даже у самых потрясающих технических новаций можно было проследить глубокие корни, уходящие в прошлое. Деятели «индустриальной революции» (как этот великий подъем своей эпохи назвал один француз начала XIX века) стояли на плечах неисчислимых умельцев и ремесленников времен еще до индустриализации, которые постепенно копили навыки и опыт ради будущего.