Джон Робертс - Мировая история

К 1870 году Германия, Франция, Швейцария, Бельгия и США догнали Великобританию с точки зрения способности к самоподдерживающемуся экономическому росту, но Британии по-прежнему среди них принадлежало первенство одновременно по масштабу применения промышленного оборудования и историческому главенству. Работникам «мировой мастерской», как британцы с удовольствием думали о себе, казалось своего рода забавой постоянно превышать показатели, по которым можно было отслеживать повышение благосостояния и мощи их страны, обеспечивавшееся ее индустриализацией. В 1850 году Соединенному Королевству принадлежала половина судов океанского класса в мире, а по его территории проходила половина железнодорожных путей планеты. Поезда по этим железным дорогам курсировали строго по расписанию и регулярно, и даже со скоростью, практически не изменившейся за последующую сотню лет. Движение поездов организовывалось в соответствии с составленными «расписаниями», впервые появившимися на Британских островах (там же приобретшими свое название), а их выполнение проверялось с помощью электрического телеграфа. В их вагонах ездили мужчины и женщины, считаные годы назад пользовавшиеся дилижансами или повозками ломовых извозчиков. В 1851 году, когда на Всемирной выставке в Лондоне британцы заявили о достигнутом ими новом превосходстве, в Великобритании выплавили 21 миллион тонн железа. Нам этот показатель практически ни о чем не говорит, но он в 5 раз превышал показатель Соединенных Штатов Америки и в 10 раз – Германии. В то время суммарная мощность британских паровых двигателей превышала 1,2 миллиона лошадиных сил и составляла больше половины суммарной мощности паровых моторов всех стран континентальной Европы, вместе взятых.

Изменение в относительном положении европейских стран начало появляться уже к 1870 году. За Великобританией во многих отношениях все еще сохранялись ведущие позиции, но ее подпирали достойные соперники, в скором времени вырвавшиеся вперед. В ее распоряжении по-прежнему находилось больше всего в Европе пародвигательных мощностей в расчете на лошадиную силу, но США (в 1850 году располагавшие большими такими мощностями) уже вышли вперед, а Германия шла голова к голове. В 1850-х годах в Германии одновременно с Францией сделали важный переход, уже совершенный в Великобритании, с выплавки львиной доли своего чугуна древесным углем к плавке с применением минеральных видов топлива. Британское первенство в производстве железа никуда не делось, а выпуск чугуна в чушках все увеличивался, но теперь по объему выплавки чугуна британцы обгоняли США только в три с половиной раза и в четыре раза – Германию.

Как бы то ни было, британцам принадлежало огромное преимущество и эпоха британского промышленного господства далеко еще не завершилась.

Индустриальные страны, первой среди которых числилась Великобритания, выглядели мелкими созданиями по сравнению с тем, чем они должны были стать. Из них в середине XIX века только в Великобритании и Бельгии значительное большинство населения проживало в поселках городского типа. Судя по переписи населения 1851 года, среди британских отраслей больше всего населения было занято в сельском хозяйстве (примерно столько же, сколько в бытовом обслуживании). Но в остальных европейских странах все признаки указывали на процесс происходящих изменений: растущее число занятых в промышленных отраслях, сосредоточение экономического богатства в новых руках и невиданный размах урбанизации.

Изменения коснулись целых областей, когда в них хлынули массы наемных рабочих; строились заводы, поднимались дымоходные трубы и, соответственно, менялся внешний вид таких районов, как Западный Райдинг Йоркшира, Рур и Силезия, где множились новые города. Они росли с поразительной скоростью в XIX веке, особенно во второй половине, когда отмечалось появление крупных центров, которым предстояло превратиться в ядра того, что в последующую эпоху назовут «конурбациями» (городскими агломерациями). Впервые некоторые европейские города перестали зависеть от сельской иммиграции, обеспечивавшей их рост. При расчете показателей урбанизации существуют трудности, в основном связанные с тем, что в разных странах границы городских районов определялись по-разному, но основные тенденции происходившего тогда просматриваются вполне четко. В 1800 году в Лондоне, Париже и Берлине числилось соответственно около 900, 600 и 170 тысяч жителей. Они считались крупными городами, но далеко не дотягивали до великих городов Азии. В 1900 году их соответствующие показатели оцениваются приблизительно в 4,7, 3,6 и 2,7 миллиона человек. В том же самом году население Глазго, Москвы, Санкт-Петербурга и Вены тоже превышало миллион жителей каждый. В 1800 году только три из десяти крупнейших городов мира находились в Европе, а остальные – в Азии. В 1900 году в этот список входил только один азиатский город Токио.

Эти крупнейшие города и города поменьше, но все равно неизмеримо большие, чем прежние, отставшие от них по размеру, все еще привлекали в больших количествах переселенцев из сельской местности, прежде всего в Великобритании и Германии. В таком переселении нашла отражение тенденция урбанизации, которая отмечалась в относительно немногих странах, где индустриализация пошла первой, потому что людей влекло ее богатство и возможность устроиться на работу в отрасли, для которой требовались трудовые ресурсы. Такому процессу роста городов и переселения в них людей из сельской местности предстояло превратиться в один из ключевых элементов современности. Индустриализация с корнем выдергивала народ из деревень, из стран, из культурной среды и пересаживала в новые городские условия, по-своему пугающие и бодрящие.

Мнение о городах неоднократно менялось самым причудливым образом. Когда закончился XVIII век, получило самое широкое распространение нечто сродни сентиментальному открытию прелестей сельской жизни. Все совпало с первым этапом индустриализации, и XIX век начался поветрием эстетического и нравственного осуждения городской жизни, приверженцы которого старались всячески показать новую и подчас неприглядную ее внешность. Урбанизация того периода истории виделась как переход в неприветливую, даже нездоровую среду обитания, в которую народ загонялся революционной силой того, что происходило в действительности. Консерваторы с подозрением относились к городу и боялись его. Еще долго после того, как власти европейских стран продемонстрировали легкость, с какой они могли справляться с массовыми волнениями горожан, города считались потенциальными рассадниками революции. Здесь удивляться не приходится; во многих новых столичных центрах условия для бедных слоев населения часто оставались жесткими и ужасными. Лондонский Ист-Энд мог служить ужасным доказательством бедности, грязи, болезней и лишений горожан любому, кто решался посетить его трущобы. Молодой немецкий предприниматель Фридрих Энгельс в 1844 году написал одну из самых знаменитых книг своего века под названием «Положение рабочего класса Англии», в которой разоблачил ужасные условия жизни бедноты Манчестера. Но подобным темам уделили свое внимание и многие английские писатели. Во Франции явлением «опасных классов» (как называли парижскую бедноту) занимались все правительства первой половины XIX века, но все равно между 1789 и 1871 годами нищета послужила причиной целой серии революционных выступлений. Понятно, что существовали все причины опасаться того, что рост городов должен был породить негодование и ненависть общества к правителям и мироедам и что в таком обществе появится потенциально революционное сословие.