Джон Робертс - Мировая история

Потенциал для возникновения беспорядков и даже междоусобного конфликта в разных уголках исламского мира склоняет нас к опасному упрощению дела. Исламский мир представляет собой очень многообразное культурное явление. Как мифологизированный «Запад», осужденный в 1980-х годах популярными проповедниками в мечетях, так и ислам больше нельзя считать убедительным доказательством сплоченности, единства, точной очерченности цивилизации. Как и понятие «Запад», ислам представляется абстракцией, иногда полезным условным обозначением в описательных целях. Многие мусульмане, включая тех, кто отличается религиозным складом ума, ищут опору в двух мирах, причисляемых и к западным, и к исламским идеалам. Каждый из этих миров представляет собой центр исторического прогресса, источник энергии, безграничной самой по себе, но также оказывающей взаимное воздействие, отражающееся во времени, последний раз через массированное влияние европейских воззрений на мусульманский мир.

Беспокойная ситуация на некоторых исламских землях, особенно на Ближнем Востоке, становилась все более взрывоопасной из-за неблагоприятных демографических факторов. Средний возраст народонаселения стран с преобладанием мусульман оценивается в 15–18 лет, причем в некоторых из них наблюдаются очень высокие темпы прироста. Новое поколение мусульман может выбрать совсем иное направление с точки зрения политики, общественного устройства и этики. Ясным остается то, что они ждут перемен, далеких от ситуации, при которой слишком многие из них оказываются в нищете, когда никто не представляет их интересы во властных кругах, да еще с навязанными ценностями, многослойными и сложными, не пользующимися признанием на Западе и уважением у собственных правителей.

В 1980-х годах ожидались потрясающие изменения, но совсем немногие из них коснулись Ближнего Востока, где на заре данного десятилетия они выглядели наиболее вероятными. Вместо них на регион надвигался фундаментальный застой. Напряженность в 1980 году оставалась там еще весьма высокой, впрочем, как и на протяжении многих лет до того. Большие надежды вынашивали и стороны, больше других заинтересованные в решении проблем, возникших с появлением Израиля как государства – преемника Османской империи на территории Палестины. Серьезные разочарования этих надежд ждали всех, кроме разве что известного меньшинства среди самих израильтян. Какое-то время казалось так, будто после иранской революции могли бы поменяться правила игры, существовавшие до того времени, и кое-кто на такое изменение искренне рассчитывал. 10 лет спустя тем не менее никто не мог еще сказать с достаточной определенностью, что же все-таки изменилось за пределами Ирана или каково истинное значение шума в исламском мире, поднятое этой революцией? Явление, какое-то время походившее на возрождение ислама, можно было точно так же рассматривать в качестве одной из повторяющихся волн пуританства, которые время от времени на протяжении столетий воодушевляли и укрепляли дух верующих людей. Напряженность со всей очевидностью возникла в силу соответствующих обстоятельств; чувство исламской солидарности как-то вдруг окрепло из-за оккупации войсками Израиля в Иерусалиме третьего из святых мест ислама. К тому же нападение войск Ирака на Иран в 1980 году вылилось в кровопролитную войну, продлившуюся восемь лет и унесшую миллион жизней. Наряду со всеми остальными причинами, лежащими в основе данного конфликта, следует особо отметить, что Ирак был суннитским государством, а Иран – шиитским. Опять же, исламские народы разделяли унаследованные линии разлома, а также современные проблемы.

Вскоре также оказалось, что события в Иране могли раздражать и тревожить супердержавы (особенно СССР с его миллионами жителей мусульманского вероисповедания), но совсем не мешали проведению собственной политики. В конце 1979 года правителям Ирана оставалось только беспомощно взирать на ввод ограниченного контингента Советской армии в Афганистан по просьбе правившей тогда партии, власти которой угрожали мятежники. Одна из причин того, почему иранцы поддерживали террористов и похитителей людей, состояла в том, что ни на что лучшее (или худшее) они были не способны. Не смогли они, несмотря на захват американских заложников, вернуть в страну бывшего шаха Ирана, чтобы предать его в руки служителей исламской юстиции. Успешно, образно говоря, пощипывая перья из хвоста американского орла в деле с заложниками, правители Ирана унизили администрацию США, но со временем такое поведение перестало представлять былую важность. Задним числом декларация президента Картера, обнародованная в 1980 году по поводу того, что власти США считают зону Персидского залива территорией жизненных интересов своей страны, послужила указанием на предстоящую судьбу стран этого региона. Так выглядел первый признак того, что период преувеличенной неуверенности и пораженчества в настроениях американцев подходит к концу. Зато в международной политике приближалось время новой определяющей реальности. При всех радикальных переменах, зарегистрированных после кубинского ракетного кризиса, американская республика в 1980 году все еще числилась одним из двух государств, чья мощь определяла их неопровержимый статус (приведем официальное советское определение) «величайших мировых держав, без участия которых нельзя решить ни одной международной проблемы». Такое участие в некоторых случаях могло выглядеть опосредованным, а не прямым, но так представляется фундаментальная отправная точка существования тогдашнего мира.

Напомним, что фавориты у истории надолго не задерживаются. Притом что кое-кто из американцев впечатлился советской мощью, продемонстрированной с начала кубинского кризиса до вторжения в Афганистан, с конца 1970-х годов можно было наблюдать достаточно признаков того, что у советского руководства появились трудности. Перед ним всплыла азбучная истина того же самого марксизма: сознание человека развивается по мере изменения материальных условий его бытия. Среди результатов ощутимого, но не всеобъемлющего ослабления напряженности в советском обществе можно назвать появление совершенно определенного инакомыслия, ничтожного по своему масштабу, но все-таки позволяющего рассмотреть лежащий за ним растущий спрос на расширение духовной свободы, и приближение более скрытой, но реальной бури негодования со стороны тех, кто рассчитывал на скорое улучшение материального обеспечения населения СССР. Правительство Советского Союза продолжало тратить колоссальные суммы на производство вооружения (в 1980-х годах военные затраты СССР оценивались где-то в четверть его ВВП). Как оказалось, даже этого едва ли хватало Москве. Вынести такое бремя можно было разве что через приобретение Советским Союзом западной техники, заимствование приемов управления и капитала. Характера изменений после подобных приобретений никто предсказать не брался, зато никто не сомневался в неизбежности перемен.