Дмитрий Пучков - Нацизм

А кого вообще вывозили? Всех подряд или кого-то определенного?

Старались вывозить молодежь. Например, из города Орла вывезли всех девушек от 16 до 26 лет. Для того чтобы они прислуживали немецким фермерам. Вывозили молодежь здоровую, трудоспособную, которая может работать на немецкую промышленность и сельское хозяйство.

Вообще изначально задача вывоза рабочей силы из СССР не ставилась. Но когда стало понятно, что война затягивается, блицкриг не удался, а экономика Германии трещит по швам и, стало быть, может нарушиться связь рабочего люда с нацистскими верхами, потому что любое лишение вызывает недовольство народа, появилось компромиссное решение – залатать все дыры дармовой рабочей силой, которая будет переброшена с оккупированной территории Советского Союза и Польши.

То есть прислать рабов. Как сейчас на Украине – всем участникам АТО со стороны Западной Украины дадут по 10 гектаров земли и пару русских рабов.

Могло быть и по нескольку рабов в зависимости от твоих доходов – их действительно покупали за деньги.

Мне иногда кажется, что Гитлер – это такой современный кровавый Фауст, продавший душу дьяволу и в какой-то момент ощутивший, что у него все получается. Его детские маниакальные мечты стали сбываться. На какой-то недолгий промежуток времени он получил то, что хотел, – великую Германию, колониальную империю, в которой благообразным немецким господам прислуживали туземные рабы.

Возглавлял операцию по вербовке обергруппенфюрер СС Фриц Заукель, и осуществлял он ее крайне жестоко. Естественно, добровольная вербовка не задалась, очень немногие верили, что в Германии медом намазано, поэтому уезжать в рейх хотели единицы. Приходилось действовать насильственными методами. Так чуть было не попала в Германию моя бабушка, которая жила в деревне в Псковской области. Она была поймана в ходе очередной облавы (это называлось «охотой за черепами»). Но почти перед самой отправкой (не могу не упомянуть, что людей везли в вагонах для скота) ей удалось сбежать в лес – и она там еще два года до освобождения Псковской области партизанила.

А вот бабушка моей супруги из Лигово (тогда это был город Урицк) вместе с семьей была угнана в Германию и в течение трех лет работала в рабочем лагере на заводе в городе Бреслау, на территории нынешней Польши. Поэтому тему остарбайтеров в нашей семье знают.

Фриц Заукель получил по заслугам: на Нюрнбергском процессе он был признан виновным в преступлении против человечности и повешен. Последними его словами было: «Я уважаю американских солдат и офицеров, но не американскую юстицию». Но вопрос его уважения или неуважения в тот момент уже никого не интересовал.

А сколько человек угнали? Недавно по телевизору показывали фильм «Штурм Берлина». Прозвучала цифра 8 700 000 человек…

Видимо, эта цифра включает военнопленных, которых также согнали для принудительных работ в немецкой экономике. У Фрица Заукеля был план по рабочей силе, но он срывался. И тогда ему пришло в голову использовать военнопленных, которые до этого фактически были обречены на голодную смерть. Теперь их полезность повысилась, и можно было поддержать их жизни (конечно, с сугубо прагматическими целями). Правда, в самой Германии с ними также особо не церемонились, относясь к ним как к разновидности рабочего скота, но для Заукеля и других нацистских руководителей имело значение, что эти русские умрут не просто так, а все же выполнив некоторую работу для великой Германии. После чего их можно будет заменить другими русскими или белорусами.

Умрут с пользой.

Да, умрут с пользой. На заводе какого-нибудь Круппа или Сименса. Поэтому цифра – около 8 млн остарбайтеров – вполне возможна. Расовое законодательство коснулось остарбайтеров по полной программе. В первую очередь надо сказать, что как евреи носили желтую звезду Давида, поляки носили нашивку с буквой «П», так для выходцев с востока был свой унизительный рабский символ – нагрудная нашивка «ost». Причем в инструкции СС говорилось, что пришивать ее нужно накрепко, а не приделывать наспех булавками. А если человек срывал ее, это оборачивалось страшными побоями, а иногда и концентрационным лагерем.

Мало того что сгоняли людей в подавляющем большинстве насильственно, перевозили в ужасающих условиях, некоторые умирали в дороге, дальше их выбрасывали на настоящие невольничьи рынки…

Я иногда пытаюсь представить себя на месте какого-нибудь подростка, выросшего, например, в Стрельне или Петергофе. В 1930-х годах огромными тиражами издавались книги для детей и юношества. Скажем, мои бабушки уже прочитали в то время книгу Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Только знакомясь с приключениями Дика Сенда, они могли представить себе, что такое рынок рабов. И вот совершенно неожиданно, не в Африке, а в центре Европы их ровесники сами оказались невольниками на таком рынке…

Сохранились рассказы остарбайтеров, и мы можем прочитать, как в реальности выбирали «живой товар».

«Остаток ночи мы провели в холодных сырых бараках, – вспоминала остарбайтер из Стрельны Вера Фролова. – Мы сидели на полу, на грязной вонючей соломе, и, конечно, никому из нас было не до сна. А утром загремели засовы, распахнулась дверь, и два охранника по очереди стали вытаскивать нас по крытым ступеням на улицу. Потом, собрав нас вместе, погнали, как стадо баранов, по узкой улочке на маленькую площадь, вокруг которой стояли подводы и нетерпеливо прохаживались взад и вперед какие-то “господа”. Площадь эта и здание перед ней оказались пресловутой “биржей труда”, а ожидающие люди (мне тошно называть их людьми!) были теперешними нашими хозяевами.

И началась церемония купли-продажи “живого товара” с Востока. Я не могу без чувства отвращения и гадливости вспоминать все то, что происходило там, на этой площади, в тот день.

Они набросились на нас, как стервятники, выхватывали из толпы, щупали, мяли, открывали рты, считали зубы. Да, да, в просвещенной, цивилизованной Германии они считали у нас зубы, как на ярмарке лошадей!

Вот один из “хозяев”, длинный и сухопарый немец, потянул меня за рукав из толпы невольников и, оглядев со всех сторон, подтолкнул к группе уже отобранных “восточников”. Сквозь общий многоголосый плач я услышала крик моей мамы. Этот крик, резанув прямо по сердцу, вывел наконец меня из состояния какого-то тупого, безразличного оцепенения, в котором находилась еще со дня пребывания в лагере. Задыхаясь от ужаса, от страха потерять маму, я ринулась к столу, который вынесли прямо на площадь и за которым безразличные чиновники уже оформляли первые купчие. С дрожью в голосе, с трудом отбирая в памяти нужные слова, я по-немецки говорила им о том, что они не имеют права издеваться над нами только за то, что мы – русские, что это бесчеловечно, это жестоко разлучать близких людей.