Pичард Дэвенпорт-Хайнс - Ледяной призрак. Истории с «Титаника»

Англичанам свойственно во время национальной катастрофы искать предлог для расового триумфа, это является своего рода всеобщим утешением. «Наши души затрепетали, когда мы узнали о героизме и самопожертвовании, — заявил член Совета министров Лорд Бичемп. — Они были простыми представителями англо-саксонской расы. Наши сердца переполняются гордостью, когда мы думаем о мужчинах, готовых спокойно встретить смерть, обладающих духом самопожертвования во имя спасения женщин и детей. Благодаря этому мы испытываем не только гордость за нашу нацию, это также вселяет в нас уверенность, что англо-саксонскую расу ждет великое будущее».

Коллега Бичемпа по кабинету министров Уинстон Черчилль, в тот момент занимающий пост Первого лорда адмиралтейства, с замиранием сердца следил за историей «Титаника». «Это полезная история, — написал он своей жене в четверг. — Неукоснительное следование великим морским традициям в отношении женщин и детей не отражает ничего кроме благородства нашей цивилизации. Я даже надеюсь, что это сможет смягчить сердца молодых незамужних учительниц, — он имел в виду суфражисток, — которые настолько сильны в своем сексуальном антагонизме, что считают мужчин низменными и отвратительными». Он ощущал «гордость за нашу нацию и ее традиции. Шлюпки, наполненные женщинами и детьми, качаются на морских волнах — в безопасности — а все остальное окутано тишиной».

А на земле слышались безумные крики, о тишине не могло быть и речи. Все газеты, все читатели с нетерпением ожидали прихода «Карпатии» в Нью-Йорк с выжившими в катастрофе людьми на борту. «КАРПАТИЯ» ДВИЖЕТСЯ В СТОРОНУ ПОРТА С ТЕМ, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ТЫСЯЧ ПАССАЖИРОВ: ОГРОМНЫЙ СПАСАТЕЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ, НА БОРТУ КОТОРОГО, К СОЖАЛЕНИЮ, ТАК МАЛО ВЫЖИВШИХ, ВСКОРЕ ПРИШВАРТУЕТСЯ В НЬЮ-ЙОРКЕ», — громко трубила кливлендская газета Cleveland Plain Dealer 17 апреля. Спустя два дня та же самая газета распространила большое количество слухов. «Полученные с борта краткие радиограммы сообщают, что у большинства спасенной молодежи началась пневмония, а также многие лишились рассудка. Среди сошедших с ума есть несколько очень известных людей».

«Карпатия» подошла к пристани в 21.30 темным вечером четверга 18 апреля. Когда корабль был уже на подступах к порту, поднялся сильный ветер, полил дождь как из ведра, прогремел гром, и небо озарила молния. Корабль двигался в сопровождении буксиров, паромов и яхт, на борту которых находились репортеры, орущие в мегафоны свои вопросы. Фотографы много снимали, используя вспышку (которая сопровождалась светом молний), в результате чего возникали ослепительные вспышки света. Около 2500 человек — в основном движимые нездоровым любопытством — стояли под дождем. Они настолько плотно заполонили прилегающие улицы, по которым должны были пройти выжившие, что по ним стало невозможно передвигаться. Уильям Гейнор. мэр Нью-Йорка, которому выстрелили в шею, когда в 1910 году он прогуливался по палубе корабля «Кайзер Вильгельм дер Гроссе» в Хобокене, и которому суждено было умереть в 1913 году, сидя на палубном шезлонге корабля «Балтик», на подступах к Ирландии, приказал тщательно разработать полицейскую операцию вокруг причала компании «Кунард».

Конная полиция сновала взад и вперед, чтобы с помощью лошадей заставить толпу отступить назад. Лейтенант Чарльз Беккер — коррумпированный офицер, несколько месяцев спустя убивший игрока — афериста Германа Розенталя — привел отряд полиции для борьбы с карманниками. Причал компании «Кунард» находился под зашитой полиции, 200 офицеров сдерживали натиск журналистов, зевак и желающих разжиться какими-то вещами на память. Неподалеку стояли двадцать пять карет скорой помощи — в некоторых из них находились хирурги в белых халатах, — их пронзительно звучащие сирены волновали толпу; здесь в небольшом количестве собрались работники Армии спасения, медсестры и санитары, поодаль стояли специальные повозки с гробами. Полиция помогала дамам в черных вуалях выйти из кэбов и лимузинов и направляла их в отдельную зарезервированную территорию на причале. На здании компании «Зингер» и других небоскребах приспустили флаги и осветили их светом. Небольшая группа людей, среди которых можно было разглядеть Винсента Астора и брата Рене Харрис Сэмюэла Уоллаха, производителя одежды, стояла под дождем у трапа. Пьерпонт Морган-младший стоял на пристани.

Швартовка корабля казалось бесконечной. Когда спустили трап, сотни людей, находящиеся в порту, сняли шляпы. В 21.35 началась высадка пассажиров. Сначала шли пассажиры первого класса, затем второго, а потом третьего — иммиграционные власти освободили их от участия в традиционной суровой процедуре на острове Эллис. Доктор и миссис Фрауенталь заявили, что первыми ступили на берег и поспешили к автомобилю. Трех сестер Ламсон — Кэролайн Браун, Шарлотт Эпплтон и Мальвину Корнелл, впервые за свою взрослую жизнь появившихся на людях без шляпок и скорбящих о потере своей спутницы Эдит Эванс, — встретил муж Мальвины, судья Роберт Корнелл. Беременную вдову Астора. которая была на грани обморока, поддержал и увел прочь ее пасынок Винсент. На руке овдовевшей Эмили Голдсмит были одеты два обручальных кольца — одно вручил ей Том Теобальд с поспешной просьбой передать кольцо его вдове во время прощания на шлюпочной палубе. Двое братьев приехали из Монреаля, чтобы забрать своего одиннадцатимесячного племянника Тревора Аллисона, чьи родители и маленькая сестра пропали без вести.

Во всей этой сцене единственной искрой радости оказался четырехлетний «Бобо» Додж, завернутый в белый шерстяной плед, он приходил в восторг и радовался при виде вспышек фотокамер, когда фотографы делали снимки.

Вне зависимости от того, были ли они полными или худыми, высокими или коротышками, скорбящие люди, казалось, уменьшились в своих размерах. Пассажиры выглядели утомленными и растерянными, когда покидали территорию, на которой пережили ужасные дни, и попадали в полную неразбериху настоящего. Обычно не теряющие над собой контроля люди смотрели искоса. Выжившие выглядели измученными и разбитыми, кое-кто все еще испытывал ужас, который останется на всю жизнь; другие казались ошеломленными и обозленными; а некоторые расстроенными. Однако некоторые поспешили надеть на себя броню воспитания и хороших манер. Большинство из них были в рваной одежде, и только нескольким людям, таким как банкир Роберт Даниэль, удалось выглядеть элегантно. Многие чувствовали себя виноватыми за то, что им удалось выжить, или же стыд за то, что стали участниками события, получившего столь дурную славу. Жена миссионера Нелли Беккер в крайне возбужденном состоянии покинула корабль со своими тремя детьми и сказала своей двенадцатилетней дочери Рут: «Не смей кому-нибудь сказать, что мы были на «Титанике»».