Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Взбудораженные неприятными ощущениями, эмигранты засуетились. Уже в середине января в Байресе возникла «Революционная хунта», впервые в истории страны объединившая всю эмиграцию, - и «красную», и «белую» (этих, правда, было немного), и «конституционную». Появились и деньги (есть данные, что раскошелилась Церковь), - однако начало вторжения стало и его финалом: через два дня после старта, в двухдневном (30-31 марта) сражении у пограничного городка Кебрачо, «революционеров» разбили наголову. Притом, что стволы у них были не хуже, чем у правительственных сил, числом они были побольше, а руководили боем опытные военачальники.

Такое бывает. Просто генерал Максимо Тахес, военный министр и выдвиженец сеньора Сантоса, оказался талантливее, - и кроме серьезных потерь (более двухсот убитых) свыше 600 инсургентов, включая почти всех лидеров эмиграции, попали в плен, и ничего хорошего, хотя на дворе стояли уже не времена суаресов, им не светило.

По логике вещей и действовавшему закону «О вторжении» от 1856 года, пленные считались бандитами, что означало взвод и стенку в 24 часа, а тот факт, что среди неудачников оказались самые влиятельные враги и самые яростные критики режима, в том числе Хосе Батле, исключал любые варианты. И тем не менее, в ответ на формальный запрос генерала Тахеса из Монтевидео пришел приказ главнокомандующего: никаких расстрелов, всех под арест.

Казалось бы, жеста шире и придумать невозможно. «Страшный диктатор» проявил человечность, какой от него никто не ждал, а затем вновь показал себя гуманистом, выпустив арестованных, и казалось бы, вправе был надеяться на взаимность. Но люди есть люди. Оценить неординарный для тех времен шаг сеньора Сантоса никто и не подумал, напротив, помилование и амнистия были восприняты оппозицией, как «очередная попытка военщины нас унизить, показав, что даже не принимают всерьез».

Разговоры в салонах ожесточились, газетное хамство накалилось, обвинения в реальных перегибах, бесспорной коррупции и выдуманных преступлениях стали рутиной, власти в ответ приняли закон о клевете и за клевету стали сажать, - короче говоря, неприязнь постепенно переходила за грань ненависти, атмосфера сгущалась, и совсем душно стало, когда выяснилось, что наихудшие пророчества El Dio оправдались.

21 мая генерал Сантос, сложив полномочия главнокомандующего, принес присягу сенатора, и сразу же был избран спикером Ассамблеи, а спустя три дня, 24 мая, президент Видаль, как и четыре года назад, подал в отставку по состоянию здоровья. В тот же день, в соответствии с Конституцией, главой государства на период до истечения срока полномочий ушедшего, стал спикер Максимо Сантос, возложивший на себя и обязанности главнокомандующего.

Манипуляция? Да. Технология? Безусловно. Никто, ни тогда, ни позже не отрицал и не сомневался, что категорический конституционный запрет на два срока подряд изнасиловали на глазах у всех, в особо изощренной форме, - и при этом строжайше в рамках действовавшего законодательства. На что и указывают нынешние уругвайские историки «белого» направления, упирая на то, что Сантосу с его абсолютным влиянием на Ассамблею, было бы проще простого изменить закон, или найти способ продлить мандат, но он предпочел сложный путь, делавший его вторую каденцию юридически безупречной. И указывая, задают вопрос: можно ли считать дона Максимо «диктатором», как утверждают «красные» коллеги?

Впрочем, это теория. На практике же, 17 августа 1886 года, в ложе оперного театра, куда президент с дочерью отправился слушать итальянскую диву Эву Тетраццини, свою любовницу, некий Грегорио Ортис выстрелил в него из «бульдога» , целя в голову. Правда, пуля, войдя в левую щеку и выйдя из правой, нанесла ранение серьезное, но не смертельное. Покушавшийся пытался скрыться, отстреливаясь, но не смог оторваться от погони и покончил с собой выстрелом в рот.

Детали покушения поразительны. Неудачливый убийца, - молодой антрепренер и литератор, лейтенант в отставке, - был крестником сеньора Сантоса, многим ему обязанным (когда парня выгнали из армии за грубые нарушения дисциплины, крестный помог ему восстановиться и уйти с почетом, пристроил на гражданке, да и вообще много чем помогал), а Ортис, судя по письмам, всегда относился к дону Максимо тепло, с неподдельной любовью.

Так зачем же и почему? Тайна сия велика есть, и видимо, тайной останется. Единственное объяснение дает Линкольн Маистеки Касас, автор специального исследования на эту тему: Ортис, - парень из простых, не очень культурный, - писал стихи, состоял в литературных кружках, тянулся к богеме, а там настроения были ясно какие. Ну и… Его чурались и сеньоры, и сеньориты, а он хотел доказать, что свой, настоящий тираноборец.

Но, - возражает сам себе сеньор Маистеки, - версия «убийцы-одиночки» слишком проста. То есть, мотивация правдоподобна, однако правда и то, что в последние месяцы жизни Грегорио, ранее живший вполне обыденно, развил бурную деятельность. Пару раз съездил в Байрес, где повидался с видными политиками-эмигрантами всех оттенков (по чьей рекомендации, так и осталось неведомо), на всех встречах говорил о готовности «убить тирана и спасти Отечество».

Вел себя при этом немного неадекватно, однако ни провокатором, ни психом никому не показался, - и «белые» его, считая болтуном, проигнорировали, а вот один из «красных» выдал револьвер (позже, в мемуарах, он написал, что «эту почти игрушку я дал гостю всего лишь ради шутки»). То есть, пишет исследователь, - версия одиночки, видимо, не совсем точна, «но все это домыслы. Истинные мотивы Ортиса погребены вместе с его телом и следственным делом».

И это так. Раненый или нет, президент внимательно следил за ходом расследования, и полиция рыла землю копытом, не упуская ничего. Шаг за шагом проследили связи Ортиса, выявили круг знакомств, контакты, закрыли всех подозрительных, - а парень, как выяснилось, встречался со всеми видными диссидентами, в том числе, с участниками недавней «революции», - провели допросы и очные ставки.

Ну и, помимо прочего, выяснили, что террорист бежал из театра не абы куда, а туда, где его ждала лошадь под седлом, и тавро на этой лошади заранее срезали. Так что, не ошибись он переулком, мог бы уйти, а выводы очевидны. В итоге на стол президенту лег отчет, свидетельствовавший, что Грегорио был только исполнителем, а «байресский» след второстепенен, ибо умысел на убийство созрел в Монтевидео.

Слухи о результатах следствия поползли по городу и (судя по всему, дымок был не без огня), город притих. Прекратились даже пересуды в салонах: ждали репрессий, притом, вполне обоснованных. Однако Максимо Сантос, несмотря на ранение, державший руку на пульсе событий, вновь, как и после победы у Кебрачо, удивил всех.