Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Ранкелче он прижал сильно, создав в пампе нечто типа конфедерации племен со строгой иерархией «старших» и «младших», и пока Росас был у власти, соблюдал договоры, но потом, когда побратима прогнали, решил, что обязательств больше нет. А создав, начал показывать отныне враждебным соседям, кто есть кто, постоянно тревожа кордон, в 1859-м же вовсе захватив и спалив дотла городок Байя-Бланка, после чего авторитет его среди индейцев стал непререкаем.

Вполне понятно, такую тенденцию следовало гасить в зародыше, - даже специальный закон «закон 215» в 1867-м приняли, - к тому же, был и еще один аспект: границы с Чили фактически не было, а ситуация в Чили была куда спокойнее, и чилийцы всерьез зарились на всю Патагонию, с 1861 планомерно вытесняя мапуче. Их нужно было опередить, - а сил категорически не хватало. Парагвайская война пожирала все ресурсы.

«Наполеон пампы», как именовали Кальфукуру газеты, это если и не понимал, то чувствовал. А чувствуя, действовал все активнее, в июне 1870 года устроив форменное нашествие, с разгромом нескольких городков. Полсотни поселенцев убили, 80000 голов скота и множество женщин угнали, - и властям Аргентины оставалось только подписать договор на условиях беспокойного старика, унизительный, с ежегодными выплатами «даров». Хоть какой-то отпор белые смогли дать только в сентябре 1871-м, и Кальфукура рассердился…

В марте следующего года, воспользовавшись конфликтом между вождями «мирных» теуэльче, «Наполеон» явился к ним «в гости», провел арбитраж, а затем объявил себя их покровителем, сообщив в Байрес, что отныне эта земля – его. В ответ Сармьенто приказал войскам «проучить обнаглевшего дикаря», а великий вождь, узнав о передвижениях войск, формально объявил войну и, мобилизовав почти 6000 воинов, захватил несколько рубежных городов, убив три сотни человек нонкомбатантов обоего пола и угнав более 200 тысяч голов скота.

Аргентинцы, однако, сработали оперативно и слаженно. Быстро собрали войска, привлекли союзных вождей, и 8 марта генерал Игнасио Ривас (чуть позже один из лидеров «революции 1874 года»), перехватил медленно уходящих со стадами мапуче у Сан-Карлоса. Тем самым, поставив «Наполеона пампы» перед выбором: или уходить, бросив скот и пленных, или биться в очень невыгодных условиях, на открытой местности.

Впрочем, выбора и не было: Кальфукура вообще не любил отступать (кодекс чести мапуче позволял такое только в самых крайних случаях), а тут, имея значительный численный перевес и немало стволов, списаных чилийской армией после перевооружения, но вполне приличных, не видел в отступлении никакого резона, - и это была ошибка, которую великому вождю, как в свое время «федералистским» caudillos, в подробностях разъяснили м-ры «ремингтоны».

Долгое и тяжелое сражение завершилось победой прогресса. Мапуче, потеряв свыше двухсот воинов и большую часть добычи, включая пленных, побежали, правда, легко оторвавшись от погони, - измотанные аргентинцы не очень и преследовали, и хотя примерно 70 тысяч рогатых голов им все-таки удалось угнать в Чили и продать, для пампы первое за многие годы поражение Кальфукуры означало, что стоять перед мапуче навытяжку больше не надо. Ибо есть сила, посильнее их силы.

Кстати говоря, и сам краснокожий харизматик принял первую в своей жизни по-настоящему крупную неудачу крайне близко к сердцу: после нескольких провальных попыток объяснить потерявшим страх соседям, что он еще ого-го, старик захворал, ушел далеко на юг, перестав подавать о себе знать, а 4 июня 1873 года умер. По словам сына, «от великого огорчения» (то есть, как полагают его биографы, от депрессии).

В общем, как сказано в Очерках, «В 1872 г. против индейцев была снаряжена грабительская военная экспедиция», и попробуй тут не улыбнуться. Действительно ж, была. А еще надо сказать, что к тому времени, отслеживая судьбу скота, который мапуче все же перегнали через перевалы, - согласно договоренностям, он подлежал возврату, но как бы «затерялся», - аргентинские агенты выяснили, что чилийские власти знали о подготовке великого вождя к походу. Однако вопреки договоренностям, ничем ему не помешали. Даже не дали знать Байресу (а возможно, даже и помогли оружием). Скорее всего, надеясь, что итогом станет спад активности соседей в Патагонии, а следовательно, возможность прибрать ее к рукам.

Никаких демаршей в связи с этим, конечно, не последовало (доказательств не было, скот растворился в пространстве, а политика есть политика), но стало ясно, что пренебрегать проблемой и дальше нельзя, и когда из донесений своих людей в южной пампе стало понятно, что Мануэль Намункура, сын и преемник «Наполеона», - тоже, кстати, полковник милиции Байреса, - намерен мстить, сеньор Адольфо Альсина, военный министр, получил приказ заняться вопросом.

К порученному делу дон Адольфо подошел творчески, тем паче, что его, лидера «автономистов» Байреса, оно касалось в первую очередь. Вместо тактики рейдов, в целом, эффекта не дававшей, он первым делом определил зону, подлежащую зачистке, и весной 1875 года, когда ситуация в стране стала спокойной, приказал рыть Zanja del Alshina (Ров Альсины), длиной аж в 374 киломентра, три метра в ширину и два в глубину, - линию новой границы.

Стартовали бойко, трудились на совесть, взяв за образец фронтир Дикого Запада в США. По-взрослому: с фортами, сильными гарнизонами и (самое главное!) телеграфом. Дабы оперативно оповещать и реагировать. Причем, как сказано в Очерках, «Основной силой в фортах стали местные жители и свободное полукочевое крестьянство —гаучо, не осознававшие своего классового единства с индейцами», и попробуй тут не улыбнуться еще раз.

Это, конечно, затрудняло налеты и особенно угоны. Malones, то есть, набеги перестали быть рутиной. Пресса Байреса ликовала, но требовала большего. Чтобы раз и навсегда. Общественность, уставшая от неприятных новостей с юга, тоже жаждала экстрима, желательно, с кровью. Однако сеньор Альсина, аристократ, придерживался широких взглядов.

«Я, - писал он, - далек от позиции сеньора Сармьенто и новомодных европейских философов, делящих расы на высшие и низшие. Мы все люди перед ликом Всевышнего, и гаучо, и краснокожие, в сущности, равны нам во всем, кроме уровня культуры. Индейцы дики, жестоки, невежелственны, о да! Значит, наша задача, колонизируя столь необходимые нам во имя прогресса дикие земли, не уничтожать туземцев, но цивилизовать и насколько возможно интегрировать».

Исходя из этой, согласитесь, гуманной идеи, он и действовал, стараясь, когда видел, что есть шанс, решать дело трубкой мира, и одно за другим привлекая к доброму сотрудничеству мелкие племена. А затем заключил «вечный союз» и с очень влиятельным вождем Хосе Картиэлем, договорившись о свободной торговле и помощи индейцам в переходе к оседлой жизни, доложив об этом президенту, Конгрессу и СМИ, как о крупном успехе.