Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Мало того, что сговоры и жульничество на выборах всех уровней стали нормой жизни, а изобретением новых методик фальсификаций гордились, как орденом. Мало того, что понятие «оппозиция» вовсе исчезло из политического лексикона. Бывает. Но «возникла практика выдачи кредитов отдельным лицам, на поверку оказывавшимся спекулянтами и банкротами, но близкими к тем, кто эти кредиты санкционировал».

Это если красиво, а по-русски все куда проще. Притом, что Сельман продолжал общую линию «консерваторов», да еще в тандеме с предшественником, он был человек иного склада, и действовал, исходя из того, что человек слаб, а жизнь коротка, и прожить ее надо с комфортом и достатком, а слишком много комфорта и достатка не бывает. А как голова, так и хвост. Очень скоро коррупция, попилы, откаты, использование судов для сведения личных счетов стали рутиной, оставаться идиотами в стае умных не хотели даже люди с принципами, и «если при Роке все же стеснялись, при Сельмане исчезли всякая совестливость и щепетильность».

Все это, конечно, многим (естественно, в элитах, потому что массы были не в курсе) нравилось. Но многим (из тех, кому не свезло припасть) и не нравилось, - а были и принципиальные, которые переживали «утрату идеалов». В партии начались брожения, к военному министру начали подходить, - дескать, как-то повлияйте на шурина, - но Рока только разводил руками. Лично он был человеком чести и происходящее не одобрял, но президент есть главнокомандующий, с которым не спорят. Тем более, что д-р Сельман изобильно подкармливал «ближний круг» генерала, и ломать схему было неловко. Да и как? Вариант путча Рока исключал категорически.

Тем не менее, хмурое несогласие «героя пустыни» напрягало коллег («Генерал Рока со своей солдатской прямотой совершенно не понимает неизбежных тонкостей политики!»), а вот широта души Сельмана, разрешившего провинциям делать, как он, напротив, Лиге очень подходила. Так что после выборов 1888 года, когда в Конгресс вместо «депутатов Роки» пришли «депутаты Сельмана», президент через Лигу провел реформу партии, известную, как Unicato («унификация»), сделавшую его главой не только государства, но и партии, а по сути, диктатором. Но, конечно, в неформальном тандеме с Лигой. А чудакам вроде генерала Роки, естественно, оставшемся на посту военного министра и сохранившего влияние, если речь шла не о «тонкостях политики», оставалось только пожимать плечами. Утешаясь тем, что экономика цветет и пахнет.

И покатилось. Безнаказанность развращает, абсолютная безнаказанность развращает абсолютно, а комфорту и достатку предела нет. Всего за несколько месяцев страна превратилась в биржевого спекулянта. Выросли финансовые пирамиды. Откуда-то появились (вернее, вороньем налетели из Англии) представители мелких британских банков, с которыми при Роке власти дел не вели, предпочитая «Бэррингс» или Ротшильдов. Они готовы были вкачивать деньги, и поток денег, крутясь в коротком режима, подогревал спекулятивный пузырь. И наконец, начались игры в приватизацию на уровне центральных и провинциальных элит, пускавших в продажу самые успешные государственные компании, чтобы поскорее срубить бабло, возмущавшие самого Року: «если государство такой плохой администратор, то давайте продадим казармы, почту, телеграф, таможни и будем делать вид, что мы независимы».

Уже к концу того же 1888 года воняло из всех щелей. «Скорейшим образом, - описывает ситуацию мудрый очевидец Александр Ионин, - невиданную ранее силу получили в стране европейцы и сомнительные европейские капиталы. Эти европейцы не участвовали в правительстве по букве закона, но на деле они так забрали в руки всю экономическую жизнь страны, что сделались главными ее политическими факторами. А так как новый порядок, установивший единодержавие президента, был для них крайне выгоден, то они поддерживали честолюбие и власть доктора Сельмана, который им всячески льстил, так как с такою опорою он мог делать все, что хотел».

До какого-то момента вся эта лихорадочная суета шебуршилась на самых верхах, не касаясь низов, потому что страна наращивала экспорт, и казалось, что все в порядке, - разве что несистемная оппозиция кричала «Ганьба!», но кто ж ее слушал? Однако бесконечно такое продолжаться не могло. В конце все того же 1888 года грянула волна банкротств и, наконец, дефолт. Страну накрыл тяжелейший кризис, с безработицей, разорениями и самоубийствами. Правда, ненадолго, но тогда об этом никто не мог знать, и люди, привыкшие к приличной жизни, наконец, начали просыпаться.

А почва уже была унавожена лучше, чем пять лет назад, в частности, и потому, что характер иммиграции изменился. Солидные европейцы, увидев, что ферм им не видать, покидали страну, рассказывали в Европе, как реально обстоит дело, и в Аргентину теперь ехали те, кто просто желал жить лучше, чем в аду, - самые разные люди. Как сказал ехидный Сармьенто, глядя на поток румын, итальянцев, испанцев, греков, поляков, арабов и евреев из черты оседлости, сходящих с кораблей, «Не о таких согражданах мы мечтали». Но уж что есть, то есть, - и эти «не такие» оседали в городах, пополняя ряды тех, кому нечего терять, кроме своих цепей, а иногда вообще нечего, ибо даже цепей нет.

И в этом сером потоке спускались со сходней, в числе прочих, особые люди, с политическим хвостом, бежавшие в Новый Свет от петли или каторги: анархисты, синдикалисты, социалисты (даже коммунисты из I Интернационала), неся с собой, кроме котомок, новые идеи, обладающие цепкостью сорняков. В связи с чем, пока еще очень робко, начали пробиваться первые «рабочие клубы» (ростки первых профcоюзов), первые газеты соответствующего направления, где темному люду разъяснялось, что такое забастовка, и все это, хотя на тот момент никому ничем не угрожало, меняло общий расклад сил в растущих городах, особенно Байресе.

Впрочем, с местными «новые люди» еще почти не пересекались. Но местных кризис тоже взбодрил нешуточно. От и до. 20 августа 1889 года в газете La Nación, принадлежавшей десять лет сидящему в глухой оппозиции Митре, появилось обращение к молодежи, беспощадной резкостью бьющее наповал: «Кто мы? Скоты или рыцари?», подробно рассказывающая о том, во что превратилась власть, и призывающая Национальную Автономистскую партию «смыть с себя жуликов и воров, как грязную накипь».

Призыв всколыхнул город. 1 сентября в сквере на столичной улице Флорида случился митинг, поразивший всех, потому что, по мысли устроителей, прийти должно было человек триста, а собралось вдесятеро больше. Всякой твари по паре: «националы» Митре во главе со своим патриархом, экс-«автономисты» дона Бернардо Иригойена, экс-«республиканцы» Аристобуло дель Валье, обиженные на власть католики, «понаехавшие» идейные всяких цветов, от алого до черного, даже члены правящей партии, стыдившиеся происходящего и уповающие на генерала Року. Короче, весь политический актив «несогласных», - но и просто бойкая молодежь, а также (чего вообще никто не ждал) люди из «среднего класса», лавочники, мастеровые и прочий мелкий люд.