Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Типа, как же так? Вроде все хорошо, а если подумать, то как-то не совсем так, как надо бы. В чем с мелким барыжкой вполне сходились и те, кто стоял еще ниже. Ведь аргентиские экспортеры свои товары продавали по удобным Англии ценам, и британский импорт тоже закупали по ценам, которые ставили «светочи и учителя», - а потери потом возмещались за счет дополнительной нагрузки на трудягу. Если не увеличением рабочего дня, то уменьшением жалованья.

Иными словами, капитализм, укрепляясь, быстро дичал, прав у «низов» не было никаких, жить пеонам, пастухам, рабочим становилось все хуже, а поскольку они видели, что своему брату-бизнесмену (лавочнику, мастеровому, извозчику), даром что сам себе хозяин, тоже худо, они к нему и тянулись, поскольку сами разобраться не умели, а там народ все же был самостоятельный, образованный, там толковые люди, которые хотя из чистой публики, но вроде бы за простых, говорили дельные вещи, растолковывали, кто виноват и что делать.

Все это, правда, еще не дошло до острой фазы, так, общие настроения, скорее, даже ощущения предчувствий, и вменяемой оппозиции не существовало. Разве что несколько политиков, уже совсем оперившихся птенцов былого «гнезда Альсины», какое-то время для важности именовавшие свой маленький кружок «республиканской партией», ворчали, бурчали и раскачивали вполне стабильную лодку. Все они были прекрасными ораторами, имели в глазах улицы репутацию «эти парни за нас», и их слушали, но не очень понимали.

Они, однако, не умолкали. Кто-то мутил воду в дрессированной и послушной городской Ассамблее, как лидер экс-«республиканцев» Аристобуло дель Валье, известный юрист, добровольно взявший на себя крест «бесплатного адвоката для бедных». Кто-то, - например, пожилой, очень опытный политик Бернардо Иригойен, близкий друг покойного Альсины, бизнесмен, на себе испытавший, как это приятно, когда цену диктует покупатель, мало выступая, помогал молодежи встать на крыло. А кто-то, как яркий и харизматический оратор Леандро Алем, сложил мандат и ушел в «уличную политику», не желая быть клоуном при тех самых, в плохом смысле слова, и устав от криков «Прочь с трибуны, сын висельника!».

Это, кстати, было правдой. Сын за отца, конечно, не отвечает, но отец, Антонио Ален, был идеологом режима Росаса, руководил «Масоркой», за что его потом обвинили в причастности к убийствам (что позже оказалось ошибкой) и расстреляли, а тело, теша публику, повесили на площади. Маленького Леандро, все видевшего, это так потрясло, что он, когда подрос, даже фамилию изменил («м» вместо «н») и стал фанатиком демократии, не менее яростным, чем покойный padre был фанатиком диктатуры.

На первых порах, ничего вменяемого сформулировать эти молодые (и не очень) штурманы будущих бурь не могли, тем паче, кроме «Света, больше света!», ни к чему не призывали. В сущности, вся их активность отражала мечто обо всех хорошем и глубочайшую обиду коренных портеньос, болезненно переживавших проигрыш 1880 года, и была естественной реакцией на засилие в коридорах власти провинциалов. Но логика событий неумолимо вела к тому, что вот-вот кто-то скажет нечто типа «Партия, дай порулить!», - как уже вовсю вопили, а кое-где уже и добились в Европе, - консерваторы слегка встревожились.

Давайте вспомним (об этом уже поминалось): помимо генеральной линии, - учение Конта-Спенсера всесильно, потому что верно, - фундаментальным принципом Поколения-80 была «доктрина Альберди», предписывавшая создавать гражданское общество и все условия для его развития, однако без предоставления политических прав, поскольку не было уверенности в том, что охлос благоразумно им воспользуется. Это, писал Альберди, удел элиты, и в этом, до каких бы кровей ни заходило противоборство, сомнений ни у кого не было. Кто бы ни стоял у власти, много говорили о «всеобщем праве голоса», но неуклонно откладывали решение на потом, открывая все виды лифтов, кроме ведущих в политику.

Иначе говоря, Аргентину вела в светлое будущее каста. Не совсем замкнутая, но впускающая немногих. «Они, - пишет Тачо Мунис, - получали образование в одних и тех же колледжах и университетах, ухаживали за одними и теми же девушками, говорили на одном языке, разделяли одну идеологию и имели одни привычки. Они были знакомы между собой, подчас с раннего детства, все с юности входили в клуб El Lago и даже дружили, а частенько и состояли в родстве. Ничего странного в том, что они заключили негласный пакт, и являлись своего рода кооперативом. Они могли яростно бороться за власть, ненавидеть друг друга на публике, но в целом одинаково смотрели на судьбу страны, не сильно различались во взглядах на то, как надо управлять страной, желали для Аргентины одного и того же будущего».

Поколение-80, повторяю, состояло из людей, крайне не глупых, как нынче говорят, креативных. Они чуяли глухое недовольство, видели первые попытки протеста, хорошо знали, что реки начинаются с ручьев, в связи с чем, не понимая базисных истоков тенденции, искали технологии, способные купировать её в зародыше, - и тут очень кстати в центр сцены, сосредоточив на себе общественное внимание, выскочил сеньор Сармьенто.

В это время, уйдя из большой политики, поскольку был поначалу вполне доволен действиями молодежи и не считал нужным надоедать советами, экс-президент возглавлял департамент просвещения, занимаясь тем, что считал самым важным на свете, и что любил. Среди многих прочих дел, как сейчас модно говорить, «тролля» католическую церковь, которую, как убежденный антиклерикал (если вообще не атеист) не просто в грош не ставил, но считал «вредным гнойником на теле нации, главным тормозом прогресса».

Мало отличаясь в этом смысле от Лео Таксиля, чью нашумевшую книгу «Скуфьи и скуйейники» перевел и пропагандировал, задорный корифей всех наук (интересы его были невероятно многогранны), помимо прочего, требовал убрать из министерства своего прямого начальника Мигеля Эстраду, очень известного светского теолога. Насколько можно понять, это его, помимо глубокой убежденности в необходимости «раздавить гадину», попросту развлекало, в связи с чем, каждую пятницы популярнейший El Censor радовал прогрессивно мыслящего читателя едкой статьей «великого старца».

До какого-то момента клир отмалчивался, аккуратно полемизируя с «нечестивцем» в католической прессе, да еще сеньор Эстрада требовал от коллег и правительства принять меры, ибо сам справиться с подчиненным такого уровня не мог. В остальном церковь старалась не разжигать, поскольку, в конце концов, большинство населения исправно ходило к мессе, несло лепту вдовицы в кассу, монастырские земли приносили доход, - а что еще надо?