Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

Однако жизнь с каждым днем становилась все сложнее. Его Величество Прогресс нес с собой новые реалии, - промышленный бум, а соответственно, рабочее движение, умело руководимое идейными иммигрантами из Европы. И как естественное следствие, профсоюзы (в основном, анархистские), кружки социалистов, вскоре объединившиеся в партию, стачки, забастовки, - а что делать со всем этим добром ни Хулио Аргентино Рока, ни другие позитивисты старого чекана просто не знали.

Да и в их стане начались споры. Укрупнение эстансий злило эстансьором помельче, проигрывавших конкуренцию, олигархи, решившие вкладывать деньги в промышленность, лоббировали политику протекционизма, а предпочитавшие жить по старинке слышать об этом не хотели, да, наконец, интересы «королей зерна» расходились с интересами «герцогов мяса» и «графов шерсти». В общем, возникали новые противоречия, и относительно простая идея линейного Прогресса, когда «свой» всегда свой, а «не свой» всегда чужой, шла вразнос, не обеспечивая твердых договоренностей в рамках клана. Даже у Роки, искусного политикана, все хуже получались комбинации, а уж у тех, кто его окружал и метил в преемники, так и тем паче.

Конечно, комбинировали, заключали сделки, - это «митристам», а это «рокистам», благо, разницы уже никакой не было. Пытались тормозить издержки прогресса старыми методами, - разгоняли демонстрации, а в 1902-м приняли «Закон о резиденции», позволяющий депортировать любого иммигранта без суда, на основании подозрений в опасности для общества. С другой стороны, поскольку всех не депортируешь, да и чем жестче гнули, тем злее становились анархисты, а таких обострений, как в Европе, никто не хотел, так что, приходилось и уступать. Уже к 1905-му рабочий день, ранее безразмерный, сократился до (максимум) 10 часов, мизерную зарплату приподняли в 1,5 раза, а заодно и определили воскресенье, как обязательный выходной.

Но благодарности не было, напротив, аппетиты новых, непонятных людей росли, а что делать, не знал никто, зато зыбкость всех кулуарных пасьянсов, ранее таких надежных, и половинчатость решений чувствовали все. Вплоть до Роки, который, сдав полномочия, вообще уехал в имение «отдыхать от политики, переставшей быть интересной». Правда, пообещав вернуться, - но без него понимать стало еще тяжелее, особенно, когда на авансцену, весь в белом, вышел тот, кого давно уже списали в расход, отпели и забыли.

29 февраля 1904 года в лучшем концертном зале Буэнос-Айреса ярко и красиво состоялся Национальный (с делегациями от всех провинций и столицы) съезд Гражданского Радикального союза, о котором большинство политикума уже и не вспоминало. С сеньором Иригойеном, ставшим за минувшие с роспуска организации семь лет уважаемым человеком в лучших салонах столицы и членом престижного Жокей-клуба, все встречались, все раскланивались, но о политике он говорить категорически отказывался. О спорте, о бизнесе, о новостях из-за рубежа, о дамах, - сколько угодно, но о политике ни-ни.

И кто бы мог подумать, что все эти годы дон Иполито готовил возрождение партии, - с той же платформой, что и при Алеме, но принципиально нового типа? Никто. А между тем, он трудился, как вол. Через тернии, упорно, настойчиво, рассылая эмиссаров в самые глухие углы, принимая у себя сотни посетителей, ухитряясь не допускать утечек. Разъясняя провинциальным политикам, да и просто интеллигенции, основной тезис: в рамках этой системы ничего не добьешься, играя по ее правилам, ей только помогаешь, а значит, необходима свобода выборов, чтобы каждый гражданин мог сказать свое слово, и все голоса были услышаны, учтены и точно подсчитаны.

А до тех пор, - чеканил докладчик, глядя в зал, где рядом с прилично одетыми сеньорами из «чистой публики» равноправно сидели работяги, торговцы, студенты, даже пеоны, - никакого участия в выборах. Вообще. «Только упорная борьба за радикальный слом этой ненормальной ситуации, и в этой борьбе допустимы любые средства, предложенные патриотизмом». Потому что горбатого исправит только могила. То есть, революция. Чем и следует заняться. Прошу голосовать. Кто за? Прекрасно. Кто против? Занесите в протокол. И добавьте, что воздержавшихся нет. А теперь по кадровому вопросу.

В итоге сформировали руководство – Национальный комитет, избрав главой президиума самого старого и уважаемого лидера радикалов, провинциала Педро Молина, сам же дон Иполито, как раз и предложивший кандидатуру ветерана, стал почетным президентом партии. Однако все понимали, что руководить будет именно он, - потому что его авторитет признавали все. И вот сейчас, полагаю, самое время наконец заглянуть в личное дело. Просто чтобы понять.

Фигура Иригойена по сей день тревожит аргентинцев. О ней спорят. Она как памятник Хрущеву на Ваганьковском. Для кого-то черная, для кого-то белая. Без оттенков. Или «популист, посмешище, демагог, мстительный и бессердечный ханжа, аморальный бабник». Или «рыцарь без страха и упрека, святой мирянин, великий идеалист-практик, нежный отец и верная опора, пожертвовавший семейными радостями во имя народа».

С юности опекаемый Леандро Алемом, с подачи Алема побывал много кем. И комиссаром полиции в сложном районе, заработав репутацию «честного мента», умевшего убеждать даже бандитов, что грабить нехорошо, заодно заработав на обучение. И депутатом, где обратил на себя внимание, проголосовав против повышения жалованья народным избранникам. И преподавателем, обретя популярность, когда стало известно, что свою зарплату он перечислял детским больницам, - причем, известно это стало совершенно случайно.

Популярный в провинции Байрес, в хаосе договорняков легко мог сделать карьеру, но отказался, презирая лицемерие. Мог прильнуть к кормушке, но отказался, предпочтя, изначально будучи небогат, сколотить состояние трудом и умом, на пике бума взяв кредит и раскрутив бизнес на откорме скота, чтобы иметь право, не кривя душой, сказать: «Работа была законом моей жизни, труд на природе - способом моего существования, мораль – основой обогащения».

Порядки в его эстансиях были патриархальными: пеоны считались частью семьи, получали жалованье намного выше среднего, имели долю в прибылях, соответственно трудовому вкладу. Сам «падрон», став миллионером, жил предельно скромно, тратя деньги на воплощение в жизнь своих идеалов. На его средства дядя ездил по стране, он спонсировал раскрутку партии, партийную печать и обе радикальные революции.

Взгляды? А трудно сказать. Считается, что был поклонником философии то ли Карла Краузе, видевшего «внутреннюю мораль» основой прогресса, а всеобщее избирательное право его гарантией, то ли кого-то из «краузианцев». Но с религиозным оттенком, ибо был добрым католиком, и полагал, что «Иисус есть свет морали, ее критерий». В практическом же смысле с первых шагов в политике и до последних дней стоял на том, что «Демократия состоит не только в гарантии политической свободы, одновременно она содержит возможность для всех достигнуть хотя бы минимума счастья».