Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

То есть: духовное восстание на основе морали во имя «этического исправления» нации. Лучше мирным путем, но можно и военным. Оно уже уже близко, она обязательно победит, если каждый честный человек примет в ней участие. А основные принципы вот: непримиримость (нет компромисса со злом!) и абсентеизм (не подыгрывать злу, играя по его правилам). И таким путем, через общую национальную этику, - к формированию гражданина вне зависимости от его классовой принадлежности, в рамках надклассовой нации. И тогда конец «антагонизму между народом и и властью». Ибо «Мы и есть Родина».

Практически все исследователи подчеркивают, что речь идет о Credo «гражданской религии». Да и сам дон Иполито писал, что в его понимании «радикализм есть освободительная религия, дающая новую политическую мораль и внушающая обществу чувство моральной ответственности за судьбу человека, а человеку такое же чувство ответственности за судьбу общества», добавляя: «Я дерзаю видеть свое дело, как апостольскую миссию, и трудность избранного пути при полной уверенности в правоте меня в этом убеждает».

И не поспоришь. Категорический императив Иригойена, - никаких уступок, никаких компромиссов, никаких сделок и коалиций, ибо мы не партия, мы – честные граждане, наследники всего лучшего, что завещали предки, - ставил все привычные политические формулы с ног на уши. То есть, логика тут, конечно, была, - с шулерами не садятся за стол, пока у всех граждан нет свободы волеизъявления, - но категорический отказ от участия в выборах превращал ГРС в антисистемную структуру, на первый взгляд, идущую к самоубийству.

Действительно, ведь безумие же. Партия имеет ячейки по всей стране, имеет комитеты, издает газеты и созывает съезды, но не участвует в выборах. Даже не имеет четкой программы. Больше того, не стремится к власти, не признает союзов, настаивает на революции, да еще и без массовой поддержки армии. Как может такая партия рассчитывать на хоть какой-то успех?

Этот вопрос тревожил многих активистов, особенно образованных, с личными амбициями, желавших заниматься политикой, участвовать в общей работе, руководить. Звучали возражения, которые Иригойен, возражений не терпевший, давил в зародыше, без разъяснений: не нравится? – скатертью дорога, вы знаете, где вас примут, и да пребудет с вами Бог, - и только Молине, человеку кристальной репутации, он все же попытался объяснить, в последнем открытом письме даже резюмировав самую суть своего видения.

«Те, кто утверждает, что призыв к исполнению положений Конституции не есть политическая программа, потому что все партии, если они соблюдают закон, чтят конституцию, ошибаются в главном. Миссия радикализма неизмеримо высока. Это не более и не менее, как гражданский крестовый поход. Любые прагматичные мелочи, пусть и сиюминутно важные, как свобода торговли или протекционизм, унижают ее величие, которое главный залог победы».

Ага. И можно, конечно, говорить: утопизм. И можно, конечно, говорить: демагогия. Да. Но именно такая линия дала радикалам необычайную силу, ибо они противопоставляли себя «обычным» партиям, суетливо делившим власть, забывающим свои обещания и безмерно далеким от масс. Возведенная в ранг религии нравственность привлекала всех, сверху донизу, объединяя в неприятии лицемерия и лжи эстансьеро и пеона, бизнесмена и пролетария, интеллектуала и люмпена. Движение если и не было (такое невозможно), то, во всяком случае, на этом этапе, воспринимало себя как надклассовое и внесословное, а отсутствие программы позволяло не связывать себя обязательствами.

Хотя, с другой стороны, обязательство, - одно, но высшего плана, - как раз было. Власть нации, по Иригойену, реализовалась в государстве, стоящем (поскольку представляло все общество) выше классов, защищая интересы всех, то есть, выступая в роли высшего и беспристрастного арбитра. Такой подход многим, и справа, и слева, казался абсурдом, нелепицей, однако дон Иполито был уверен в обратном, а рассудить сей теоретический спор могла только практика.

Хосе Фигероа Алькорта принял пост в ситуации, когда система «рокизма», - фактически, мафиозная, хотя и без криминальной составляющей, - трещала по швам, и будучи абсолютным «консерватором» по взглядам, пытался как-то укрепить ее. Но, политический легковес, не имел возможности: его назначили «вице» именно потому, что сам по себе он был нуль, как вероятного главу государства не рассматривая, и «неожиданный президент» искал возможности показать себя, как сильную, самостоятельную персону, чтобы люди потянулись и возникла собственная команда.

Поэтому, отказавшись от традиционной стратегии «консерваторов» избегать конфликтов с соседями, дон Хосе, столкнувшись с очередными претензиями Чили, не сел, как предшественники, за стол долгих и нудных переговоров, а заявил, что «в Южной Атлантике не может быть двух гегемонов». Тем самым спровоцировав гонку вооружений, известную, как «дипломатия линкоров», но заработал на этом только прозвище tresloucado (придурок) в бразильских СМИ, и ровным счетом ничего дома: политикум счел его демарш безответственным, после чего начал шантажировать, фактически оттесняя от власти.

Сеньор Фигероа, однако, оказался не слабаком. Вместо, как ожидалось, торга с фракциями «рокистов», он объявил им войну, распустив правительства нескольких провинций в связи с «мошенничествами на выборах» (что вполне соответствовало реальности) и на новых выборах провел к власти своих людей, - с точно такими же мошенничествами, но это, разумеется, было не в счет.

Вернее, в счет, - Конгресс сразу встал на дыбы, устроив пляски вокруг бюджета, - однако орешек оказался крепче, чем думалось. Вместо явки с повинной последовал очередной топ ногой: 25 января 1908 года президент (впервые в истории страны) разогнал Конгресс «в связи с недееспособностью», не обращая внимания на вопли о «государственном перевороте», и назначил новые выборы, по собственному списку (теперь желающие дружить нашлись). Которые в марте и выиграл, выбросив за борт практически всех видных «рокистов» и заявив, что «пришло время серьезных реформ». Однако всем было ясно, цель главы государства всего навсего «рокизм без Роки», - и потому Иригойен, с которым сеньор Фигероа тайно повидался, ища поддержки, ответил категорическим отказом.

А между тем, спокойствия в стране, несмотря на стабильный экономический рост, становилось все меньше. Рост промышленности влек за собой увеличение пролетариата, жизнь которого в рамках официального ультра-либерализма на грани социального дарвинизма была даже не на уровне Европы, - вернее, на уровне, но примерно полувековой давности. А иммигранты все прибывали и прибывали, и среди них немало «идейных», имеющих опыт убеждения правительств в том, что так жить нельзя, и не обращать внимания, как на мелочи жизни, уже не получалось.