Андрей Сахаров - Дипломатия древней Руси: IX - первая половина X в.

В западной историографии появилась еще одна версия визита Ольги в Константинополь. Это была "миссия мира", считает Д. Оболенский. Именно поэтому русская княгиня получила в империи пышный прием и приняла христианство. Хотя позднее она сделала попытку получить епископию на Западе, но традиционные отношения с Византией уже проложили дорогу для христианизации Руси {726}.

В отечественной историографии развернулась полемика вокруг вопроса о достоверности известий о событиях 955 г. в "Повести временных лет", поскольку степень надежности одного из основных источников во многом определяет и общую оценку фактов, и их интерпретацию. Выше отмечалось, что ряд историков хотя и признали достоверным факт посещения Ольгой Константинополя, но посчитали "побасенкой", фольклором все описания ее встреч с императором и патриархом, историю крещения.

В источниковедческом плане данную часть летописи исследовал А. А. Шахматов. Говоря о соотношении известий в Древнейшем и Начальном сводах, он отметил, что последний вовсе не тождествен первому; что в Начальном своде налицо смешение двух версий: с одной стороны, летопись, по его мнению, рассказывает о пышном приеме Ольги, о преподнесенных ей богатых дарах, а с другой — о тяжкой обиде, которую нанесли княгине в Византии, отражением чего и явилась летописная фраза, приписываемая Ольге и сказанная ею в адрес императора: "Тако же постоиши у мене в Почайне, яко же азъ в Суду…" В этом рассказе, считает А. А. Шахматов, "переплетены, с одной стороны, духовные, церковные элементы, с другой — сказочные, народные. Сказочные элементы проглядывают в отношении Ольги к царю, духовные — в отношении ее к патриарху". А. А. Шахматов хотя и относил летописный рассказ о крещении Ольги к Древнейшему летописному своду, но полагал, что рассуждения летописца о неотразимом впечатлении, произведенном княгиней на императора, история неудачного его сватовства, сравнение Ольги с "царицей Эфиопской" и высокомерный ответ русской правительницы византийским послам в Киеве представляют собой добавленные к ранней "духовной линии" позднейшие вставки, которые вошли в летопись из народных сказаний. А это значит, что они исторически не достоверны {727}.

Точка зрения А. А. Шахматова в дореволюционной историографии была активно поддержана Н. Полонской {728}, а в советское время — Д. С. Лихачевым и М. В. Левченко.

Д. С. Лихачев, в частности, обратил внимание на двукратный повтор слов "и отпусти ю", что говорит о разрыве некогда цельного текста, который, по его мнению, должен был выглядеть так: "И благослови ю патреархъ, и отпусти ю, нарекъ ю дъщерью собе". Он полагает, что появление сюжета с императором привело к повторному возникновению слов "и отпусти ю", в результате которого Ольга становится уже "дъщерью" императора, а не патриарха: "И благослови ю патреархъ, и отпусти ю. И по крещеньи возва ю царь и рече ей: "Хощю тя пояти собе жене". Она же рече: "Како хочеши мя пояти, крестивъ мя самъ и нарекъ мя дщерею? А въ хрестеянехъ того несть закона, а ты самъ веси". И рече царь: "Переклюкала мя еси, Ольга". И дасть ей дары многи, злато и сребро, паволоки и съсуды различныя, и отпусти ю, нарекъ ю дщерью собе". Вставкой, по его мнению, является и история с византийским посольством в Киев. Фольклорный характер вставок Д. С. Лихачев усматривает в приписывании Ольге "мудрости-хитрости", напоминающих ее проделки с древлянами {729}.

Эту точку зрения поддержал и развил А. Г. Кузьмин. Он согласился с тем, что в рассказе о поездке Ольги в Константинополь отразились "клерикальные" и "светские, фольклорные мотивы". Но, доказывая несовместимость этих двух линий, А. Г. Кузьмин обратил внимание на "обратную зависимость" данных мотивов. Он "освободил" летописный текст не от светских "наслоений", как это сделал А. А. Шахматов, а от клерикальных. Эффект оказался поразительным — перед нами предстал цельный текст, повествующий о свиданиях и беседах Ольги с императором. А. Г. Кузьмин считает это обстоятельство дополнительным аргументом в пользу соединения воедино двух разных версий и допускает, что клерикальная концепция отрывка восходит к творчеству летописца Десятинной церкви в Киеве {730}.

Одинокий голос в защиту достоверности и цельности летописного текста прозвучал в одной из статей С. Ф. Платонова. Он высказал мысль, что летописный текст производит впечатление большей цельности. И хотя сравнение Ольги с "царицей Эфиопской" и тексты из Священного писания действительно выглядят как вставные куски, однако к остальным сюжетам это не относится. С. Ф. Платонов утверждал, что если "очистить" летописный рассказ от так называемых вставок, указанных А. А. Шахматовым, то в основе древнейшего текста останутся лишь две речи патриарха к Ольге и двукратное ее благословение, а смысл перехода от первой речи ко второй теряется. Основная же мысль всего повествования, по его мнению, как раз и заключается в том, чтобы противопоставить отношение Ольги к патриарху ее же отношению к императору. Если патриарх выглядит в выгодном свете, то император в основном оценивается негативно, — в этом и состоит цельность всего рассказа. Здесь налицо, отмечает С. Ф. Платонов, "полное подчинение духовному авторитету патриарха, полное отрицание превосходства и главенства царя" {731}.

Итак, более чем полуторастолетняя историография проблемы рисует картину весьма противоречивую. Одни ученые считали, что вся история внешнеполитических усилий Руси в 50-х годах X в. сводилась к выбору политической ориентации на Византию или Запад. В этой связи, естественно, трактовалась и история посольства Ольги в Константинополь: оно рассматривалось как заурядное явление, как обычная реализация договора 944 г., отождествлялось чуть ли не с рядовым торговым караваном; его цели были весьма прозаическими: перезаключение или уточнение договора 944 г., защита торговых интересов, династические расчеты, отраженные в рассказе о "сватовстве" императора к Ольге. Обращалось внимание на невысокий уровень приема русского посольства, мизерность преподнесенных ему даров, нескончаемые обиды руссов, отлившиеся позднее грекам в Киеве. При рассмотрении отношений как с Византией, так и с Германским королевством подчеркивалась инициативная роль этих государств, пытавшихся навязать Руси свою политику.

Согласно другой точке зрения, Ольга отправилась в Византию и искала контактов с Оттоном I, чтобы добиться для Руси цесарского титула, получить иные политические привилегии, использовать крещение в политических целях, в основном государственно-престижного характера, укрепить мирные отношения с крупнейшими европейскими державами, которые сами были заинтересованы в союзе с Русью. Ряд авторов обращали внимание на необычайно высокий уровень приема русского посольства в Константинополе, который свидетельствовал о том, что оно шло вне разряда, определенного договором 944 г. Такой угол зрения исключает охлаждение отношений между Русью и Византией и колебания Руси в выборе политического пути.