Андрей Сахаров - Дипломатия древней Руси: IX - первая половина X в.

Если мы посмотрим, как в ходе переговоров 907 г. и в договоре 911 г. отражено представительство греческой стороны, то подивимся немалому сходству с тем же "народным элементом", подмеченным А. В. Лонгиновым относительно Руси, и с той же "феодальной децентрализацией", отмеченной С. В. Бахрушиным. О переговорах 907 г. говорится: "И яшася греци, и реста царя и боярьство все". В договоре 911 г. неоднократно подчеркивается, что он заключен между Русью и "хрестианы", т. е. всеми греками."…Да умиримся с вами, грекы", — говорит первая статья договора 911 г. и т. д. Договор 944 г. Игорь "створил" "съ самеми цари, со всемъ болярьствомъ" {444}.

Если мы обратимся к греко-персидскому договору 562 г., то и там обнаружим аналогичную формулу: Петр, магистр, согласно сакре (утвержденной грамоте о мире), идущей от лица персидского шаха Хосрова I, был уполномочен на переговоры "братством Цезаря". А. В. Лонгинов приводит позднейшие аналогичные формулы из грамоты смоленского князя Ивана Александровича, который заключил "докончанье" с Ригой, с "Ризьскимъ и с пискупомъ… и со всеми рижаны, што под его рукою". Такая же формула, отражающая общегосударственное представительство, имела место в документах Галицко-Волынской Руси {445}.

Впервые же идея общегосударственного, общерусского представительства дипломатической миссии была сформулирована в 911 г.

Последующий анализ соглашения 911 г. подтверждает мысль о том, что перед нами обычный межгосударственный договор. Во-первых, об этом говорит характеристика участвующих в переговорах партнеров: с одной стороны, это "Русь", с другой — "Грекы" (или "Русь" и "хрестианы"). Эти понятия, идентичные в данном контексте понятию страны, государства, проходят через весь договор, начиная с преамбулы и кончая заключительной его частью. Во-вторых, об общеполитическом, межгосударственном характере договора 911 г. свидетельствует и то, что он является типичным договором "мира и любви": его общеполитическая часть повторяет соглашения 860 и 907 гг.

Летописец отметил, что Олег послал своих послов в Константинополь "построити мира и положити ряд" между Русью и Византией. В этих словах четко определен характер соглашения 911 г.: с одной стороны, это "мир", а с другой — "ряд". Понятия эти для летописца не равнозначные. Судя по тексту договора, под "миром" подразумевается именно общеполитическая его часть. И это не просто "стилистика", "нравственная сентенция", формальный протокол, как об этом писали Д. М. Мейчик и А. В. Лонгинов {446}, а отражение существующих исторических реалий, которые действительно отложились в стереотипные протокольные фразы, взятые уже давно на вооружение государственно-дипломатическими службами многих стран раннего средневековья.

Договор 911 г. говорит об "удержании" и "извещении" "бывшей любви" между двумя государствами. Первая статья договора, идущая после протокольной части, непосредственно посвящена этому общеполитическому сюжету: "Суть, яко понеже мы ся имали о божьи вере и о любви, главы таковыа: по первому убо слову да умиримся с вами, грекы, да любим друг друга от всеа души и изволениа…", а далее идет текст, который говорит, что обе стороны клянутся "на сохранение прочих и всегда лет", "непреложну всегда и во вся лета" соблюдать "любовь непревратну и непостыжну". Данное политическое обязательство сформулировано именно в виде отдельных глав, одна из которых говорит об обещании Руси хранить этот мир, а другая отражает то же обязательство со стороны греков: "Тако же и вы, грекы, да храните тако же любовь ко княземъ нашим светлым рускым…" {447}.

Эта общеполитическая часть совершенно определенно отделена в договоре от последующих статей, посвященных конкретным сюжетам взаимоотношений двух государств, так как далее говорится: "А о главах, аже ся ключит проказа, урядимъ ся сице". Это означает, что ниже излагаются "главы", касающиеся "проказы", злодеяний, спорных вопросов и т. п. После изложения этих "глав" о "проказе" договор 911 г. вновь возвращается к той же идее, что выражена в протоколе и первых статьях соглашения, — к идее мира между двумя государствами: "бывший миръ сотворихом…", "кляхомся… не преступити… уставленых главъ мира и любви", "таковое написание дахом… на утвержение и на извещание межи вами бывающаго мира" {448}. Здесь понятие "мира и любви", сформулированное уже в обобщенном виде, относится ко всему договору, ко всем "уставленным" в нем статьям независимо от того, являются ли они непосредственно связанными с вопросом об "удержании" мира или посвящены более частным вопросам. Но как бы там ни было, эта линия "мира и любви" проходит через весь договор, связана и с общеполитической его частью, и с конкретными сюжетами {449}.

Закономерно возникает вопрос: для чего и Руси, и Византии потребовалось через четыре года вновь возвращаться к этой общеполитической идее, выраженной еще в договоре 907 г.?

Ответ на него содержится в самом договоре 911 г. Там нигде не говорится, что "любовь и мир" заключаются между государствами заново, — после мира 907 г. это было бы бессмысленным. В договоре лишь отмечается, что послы направлены "на удержание и на извещение" "мира и любви", т. е. на закрепление уже достигнутого. Вспомним, что после военных конфликтов 941 и 970 — 971 гг. "мир и любовь" заключались заново и рассматривались как возврат к "ветхому", "первому" миру, под которым мы, как отмечалось выше, понимаем договор 907 г. Здесь такого возврата нет: военного конфликта между странами за эти годы не было.

В соглашении 911 г. точно указывается, для чего потребовалось возвратиться к этому "удержанию": мир 911 г. заключается "не точью просто словесемъ, и писанием и клятвою твердою", т. е. является, с точки зрения создателей договора 911 г., каким-то новым этапом в договорных отношениях между Византией и древнерусским государством. Возможно, речь идет о первом письменно сформулированном общеполитическом договоре "мира и любви", повторившем в принципе прежние "словесные" (или в основном словесные) подобные соглашения — договоры 860 и 907 гг. Интересно отметить, что вопрос о необходимости письменно, а не словесно оформить соглашение относится именно к этому общеполитическому сюжету — "миру и любви", а не к последующим за ним главам о "проказе", что еще раз может навести на мысль, что и в 907 г. могли быть обговорены и закреплены в письменном виде, возможно в виде хрисовула, какие-то конкретные условия, о чем говорят следы документальных отрывков, прослеживаемых в "Повести временных лет" и помеченных 907 г.

Вместе с тем, если в 907 г. договор был оформлен в виде хрисовула, т. е. императорского пожалования, то в 911 г. русские могли настоять на иной форме договора — на равноправном двустороннем соглашении, поскольку, как отмечали Ф. Дэльгер и И. Караяннопулос, "согласно политической теории византийцев, договор был привилегией, оказанием милости: византийский император снисходил до того, чтобы оказать такую милость иностранным правителям. Именно поэтому византийские императоры в качестве договорных грамот использовали грамоты-привилегии, такие, например, как хрисовулы" {450}. Не исключено, что руссы настаивали на устранении этого "снисхождения", что также могло быть причиной заключения нового развернутого общеполитического договора. В связи с этим мы хотим обратить внимание на перевод данной части договора А. А. Зиминым. Он подчеркнул, что Олег хотел "подтвердить и укрепить дружбу", что руссы и до этого "многократно действительно стремились не только на словах, но и в письменной форме и нерушимою присягою, клянясь своим оружием, подтвердить и укрепить эту дружбу…" {451}. А это значит, что письменные соглашения существовали и прежде, как и словесные, как и клятва на оружии, что находит отражение в источнике.