Соломон Волков - Большой театр. Культура и политика. Новая история

Немирович-Данченко в своих дневниковых записях так подытожил разницу интерпретаций: “Кто-то сострил: в Москве «Катерина Измайлова», а играют леди Макбет, в Ленинграде же «Леди Макбет», а играют Катерину Измайлову” [400].

У обеих постановок был неслыханный для новой оперы зрительский успех. В МАЛЕГОТе “Леди Макбет” за пять месяцев прошла 36 раз; у Немировича-Данченко оперу за два сезона показали 94 раза!

Оперу одобрили самые требовательные знатоки, причем и справа, и слева: реалисты Горький и Алексей Толстой и авангардисты Эйзенштейн и Мейерхольд. И даже бдительное партийное начальство поддалось общему восторженному угару – им был издан специальный приказ, в котором триумф “Леди Макбет” преподносился как доказательство мудрости сталинской культурной политики: дескать, успех оперы Шостаковича “свидетельствует о начавшемся блестящем расцвете советского оперного творчества на основе исторического решения ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года” [401].

В московском спектакле доминировала гигантская фигура Немировича-Данченко. В МАЛЕГОТе над “Леди Макбет” (как и раньше над “Носом”) работал блистательный триумвират: дирижер Самуил Самосуд, режиссер Николай Смолич и художник Владимир Дмитриев.

Шостакович с ностальгией говорил мне, что эти трое, будучи командой единомышленников, идеально интерпретировали его опусы. Сейчас об этой троице вспоминают не так часто, но в те годы эти имена гремели. Вместе они организовали в МАЛЕГОТе небывалую лабораторию современной оперы, выпуская одну за другой громкие премьеры, вроде опер модного тогда австрийца Кшенека “Прыжок через тень” и “Джонни наигрывает”. С фантастической энергией они работали также и с молодыми советскими композиторами.

Смолич и Дмитриев были рафинированными петербуржцами, прижавшими к сердцу уроженца Тифлиса Самосуда. Они были совершенно не похожи. Элегантный эрудит Смолич. Изысканно красивый, изображавший при этом из себя петербургского чудака Дмитриев. (Он даже здоровался неохотно, считая это, как вспоминал Покровский, лишним предрассудком: “Ну ладно, здрасьте!”.) И неутомимый картавящий балагур, притворявшийся циником, – Самосуд. Для всех троих путеводной звездой стал Мейерхольд с его авангардными театральными поисками. (Дмитриев называл Мейерхольда своим приемным отцом.)

Судьба привела эту троицу в Большой театр, в истории которого ей выпало сыграть исключительную роль. В разное время Смолич побывал главным режиссером Большого, Самосуд – его главным дирижером и художественным руководителем, а Дмитриев осуществил на его сцене некоторые из самых примечательных музыкальных спектаклей той эпохи. Двое последних не раз удостаивались Сталинских премий.

И все трое оказались невольными участниками одного из самых драматических и исторически важных событий, связанных с Большим театром, – публикации в центральной партийной газете “Правда” в 1936 году редакционной статьи “Сумбур вместо музыки”, появившейся после посещения Сталиным спектакля “Леди Макбет Мценского уезда” в филиале Большого. Значение этой статьи в истории отечественной культуры невозможно переоценить. В ней, как указывает литературовед Лазарь Флейшман, впервые была высказана “открытая претензия на выражение всеобщей, государственной, общенародной точки зрения” на художественное произведение [402].

С тех пор эта статья перепечатывалась или цитировалась бесчисленное количество раз по всему миру в исследованиях по советской культуре и по истории музыки XX века. Само ее название стало нарицательным и символическим. По поводу этой печально известной статьи существует множество догадок и предположений. Мы подробно расскажем о само́й статье, ее предыстории и последствиях и постараемся разгадать связанные с нею многочисленные загадки.

События развивались так.

После первоначального триумфа “Леди Макбет” и Большому наконец стало ясно, что эту оперу надо включить в репертуар – тем более что у Шостаковича к тому моменту были активные сторонники внутри театра. Возвратившаяся в1930 году на пост директора Малиновская вернула своего верного рыцаря Кубацкого в качестве заведующего музыкальной частью театра. У Шостаковича с Кубацким были давние отношения еще с середины1920 -х годов, и тот время от времени подкидывал композитору возможные сюжеты для актуальной оперы. В1934 году Шостакович по настоянию Кубацкого написал для него Виолончельную сонату, которую ему же и посвятил. Вместе они не раз исполняли этот прекрасный опус.

Еще более важным оказалось воцарение Смолича в должности главного режиссера Большого. В 1933 году Малиновская заключила с Шостаковичем договор на постановку “Леди Макбет”, но дело застопорилось. Когда же стало ясно, что опера пользуется сенсационным успехом в других театрах, Смолич и Кубацкий вновь стали продвигать ее на сцену Большого. К этому времени не слишком привечавшая Шостаковича Малиновская была отправлена на пенсию, а директором театра назначили кадрового военного Владимира Мутных, до этого руководившего Центральным домом Красной армии.

Для Шостаковича особое значение имели дружеские связи Мутных с маршалом Михаилом Тухачевским, патроном композитора. Это обстоятельство впоследствии сыграло для Мутных роковую роль: в 1937 году он был арестован и расстрелян как скрытый сторонник обвиненного в измене Тухачевского.

Мутных оказался вторым репрессированным директором Большого театра – этот пост мог быть опасным для жизни. Но до своего падения он при активной поддержке Тухачевского успел многое сделать для того, чтобы Большой поставил “Леди Макбет”. Но и тут было принято компромиссное решение: показать оперу Шостаковича не на основной сцене Большого, а в его филиале, в здании бывшей оперы Зимина, где с середины 1920-х годов шла работа над экспериментальными сочинениями.

Всё это разворачивалось на весьма благоприятном для оперы Шостаковича политическом фоне. После разгона РАППа и проведения в 1934 году исключительно важного для Сталина Первого съезда советских писателей, консолидировавшего творческие силы страны, был взят курс на относительную либерализацию культурной жизни. Это, как всегда, было связано со стоявшими перед Сталиным политическими задачами.

Вождь всё определеннее позиционировал Советский Союз как единственную в мире реальную антифашистскую силу. В противовес бесстыдно откровенному антигуманизму немецких нацистов Сталин выступил как защитник “социалистического гуманизма”.

Выступая в 1935 году на выпуске командиров, окончивших Академию Красной армии, Сталин провозгласил, что старый лозунг – “техника решает всё” – должен быть заменен на новый: “Кадры решают всё”, – и что люди являются самым ценным капиталом страны. Все вдруг заговорили о “сталинской заботе о человеке”, без устали повторяя афоризм диктатора о том, что людей надо заботливо выращивать, как садовник – плодовое дерево.