Соломон Волков - Большой театр. Культура и политика. Новая история

Важным комментарием к такого рода сталинским заявлениям является письмо близкого к вождю писателя Александра Фадеева своей подруге, кинодокументалисту Эсфири Шуб от 26 февраля 1936 года: “Лучшие люди страны видят и чувствуют огромное противоречие между большими, подлинно человеческими, всё растущими потребностями масс и теми продуктами искусства, продуктами последней, так сказать, самой «левой» изощренности (вследствие распада старого), которые часто восславляются дураками из холуйства перед этой изощренностью, но в состоянии удовлетворить только людей в очках, с тонкими ногами и жидкой кровью” [407].

“Лучшие люди страны” – это, конечно, Сталин. Люди “в очках, с тонкими ногами и жидкой кровью” – обидный портрет Шостаковича. Фадеев не раз и не два встречался со Сталиным наедине. В его письме, как мы можем предположить, переданы смысл и детали одного из таких разговоров.

Всё это указывает на то, что Сталин к 1936 году был готов начать большую кампанию в области культуры, сосредоточившись на сей раз на секторе искусства: музыке, кино, архитектуре, живописи, театре. Такой кампании нужны были положительные и отрицательные примеры. Как положительный пример Сталин решил выдвинуть оперу “Тихий Дон”, хотя он ни в коей мере не считал ее шедевром. В качестве отрицательного примера попалась под руку “Леди Макбет Мценского уезда” Шостаковича.

Тут уж сыграли свою роль личные свойства Сталина, его уже упоминавшийся комплекс “строгого отца”. Шостаковича все кругом объявляют гением? “Как бы не так”, – отвечает восхвалителям композитора Сталин. Вполне вероятно, что, собираясь на спектакль, диктатор не собирался одергивать молодого автора столь грубым и бесцеремонным образом. Но то, что он увидел в филиале Большого театра, по-настоящему разозлило вождя. Отсюда столь эмоциональный тон статьи “Сумбур вместо музыки”.

Сталина вывели из себя не только “какофония” музыки и не только ее “левацкий сумбур”. Его также возмутили откровенно эротические эпизоды оперы: “Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана во всей опере в самой вульгарной форме. Купеческая двуспальная кровать занимает центральное место в оформлении. На ней разрешаются все «проблемы»”.

Как известно, Сталин не терпел сексуальных сцен в литературе, театре и кино. В частной жизни и в общении с соратниками по партии он мог быть весьма грубым, но его вкусы были ханжескими. Он считал, что изображение секса в искусстве – это порнография, идущая с Запада и посягающая на духовные традиции русской культуры.

Отсюда претензии Сталина к Шостаковичу, который, по его мнению, “прошел мимо требований советской культуры изгнать грубость и дикость из всех углов советского быта”. В “Правде” опере Шостаковича было приписано “воспевание купеческой похотливости”. Композитор обвинялся в том, что он “старается привлечь симпатии публики к грубым и вульгарным стремлениям и поступкам купчихи Катерины Измайловой”. Всё это – типично сталинские сентенции. Стиль и тон статьи безошибочно указывали, кто является ее подлинным автором.

Расправившись столь жестоким образом с оперой Шостаковича, Сталин вспомнил, что он уже видел другое произведение этого композитора на сцене Большого театра – его балет “Светлый ручей”. Тогда вождь никак не отреагировал. А сейчас, как строгий учитель, решил преподать еще один урок молодому автору, который “вместо деловой и серьезной критики, которая могла бы помочь ему в дальнейшей работе, выслушивает только восторженные комплименты” (это – вновь цитата из “Сумбура вместо музыки”). А он, Сталин, вместо комплиментов выскажет Шостаковичу суровую партийную правду.

“Светлый ручей” был третьим по счету балетом Шостаковича. Первые два – “Золотой век” и “Болт” – провалились. Но “Светлый ручей”, поставленный сначала в МАЛЕГОТе блестящим Федором Лопуховым, пользовался несомненным успехом. Сюжет балета был очень прост: в кубанский колхоз “Светлый ручей” приезжает бригада артистов; артисты и колхозники не сразу находят общий язык, но потом отношения между ними налаживаются, чему весьма способствуют, по словам самого Шостаковича, “любовные перипетии, возникшие на лоне кубанской природы”.

Казалось бы, что можно сотворить по такой немудреной канве? Но свежая, мелодичная музыка Шостаковича и ярко комедийная хореография Лопухова вызвали всеобщую симпатию. Лопухов перенес свой спектакль в Большой театр, где его московская премьера состоялась 30 ноября 1935 года. А 3 декабря на втором премьерном показе появился Сталин в сопровождении Микояна и Лазаря Кагановича.

По всем признакам этот комедийный спектакль Сталину должен был понравиться – ведь он только что провозгласил свой знаменитый слоган: “Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее”. А тут – веселый спектакль на колхозную тему!

Сохранилось уникальное свидетельство о том, что Сталин на “Светлом ручье” пребывал в благодушном настроении. В эти дни в столице гостила группа колхозников – исполнителей казачьих песен. Колхозники посетили спектакль “Светлый ручей” в Большом театре. Один из них описал свое впечатление от увиденного им “живого Сталина”: “…Смотрю, он на нас не глядит, а разговаривает с Кагановичем да смеется… Сам вождь великий, за ним народ идет, а он сидит да посмеивается, дорогой ты мой человек!” [408]

Но в новой редакционной статье, появившейся в “Правде” 6 февраля 1936 года, Сталин еще раз дал волю своему гневу. Он уничтожающе, хотя и с оговоркой, высказался о музыке балета: “В «Светлом ручье», правда, меньше фокусничанья, меньше странных и диких созвучий, чем в опере «Леди Макбет Мценского уезда». В балете музыка проще, но и она решительно ничего общего не имеет ни с колхозами, ни с Кубанью. ‹…› Она бренчит и ничего не выражает”.

Редакционная статья в “Правде” опять завершалось строгим назиданием “сурового отца”: “Авторы балета – и постановщики, и композитор, – по-видимому, рассчитывают, что публика наша нетребовательна, что она примет всё, что ей состряпают проворные и бесцеремонные люди. В действительности нетребовательна лишь наша музыкальная и художественная критика. Она нередко захваливает произведения, которые этого не заслуживают”.

При всем этом Сталин не считал Шостаковича бездарным, “плохим” композитором. Он недвусмысленно высказался об этом еще в “Сумбуре вместо музыки”, порицая шостаковический “формализм”: “Это всё не от бездарности композитора, не от его неумения в музыке выразить простые и сильные чувства. ‹…› Он словно нарочно зашифровал свою музыку, перепутал все звучания в ней так, чтобы дошла его музыка только до потерявших здоровый вкус эстетов-формалистов”.