Владимир Тихонов - История Кореи. Том 2. Двадцатый век

Неравная битва плохо вооруженных, плохо координировавших свои действия друг с другом и во многом остававшихся в плену конфуцианских стереотипов отрядов ыйбён против регулярной армии Японии вряд ли имела серьезные шансы на успех. История Африки или Азии конца XIX — начала XX вв. практически не знает примеров победы партизанских соединений колонизуемых над армиями колонизаторов — по крайней меры, без ощутимой внешней поддержки. Однако военные и политические поражения ыйбён вовсе не означают, что громадные жертвы, принесенные корейской деревней в ходе вооруженного антияпонского сопротивления 1906–1911 гг., были напрасными. К 1909 г. — согласно собранным японскими карателями данным — выходцы из янбанской среды составляли уже только около 25 % руководящего состава ыйбён . Остальные командиры партизан были к тому времени простолюдинами или принадлежали к низшим слоям привилегированного класса. Среди них были как крестьяне, охотники, рабочие рудников, так и бывшие мелкие местные чиновники, а также солдаты и младшие офицеры бывшей корейской армии. Соответственно стал меняться и характер борьбы. Во многих случаях основными мишенями партизанских атак становились уже не японцы, а наиболее ненавистные эксплуататоры и представители государственного аппарата на местах — богачи, отказывавшиеся материально поддерживать антияпонскую борьбу, волостные чиновники, сборщики налогов. В некоторых из воззваний командиров ыйбён явно звучит ненависть и презрение к богачам как таковым — партизанские лидеры призывали их «отречься от эгоистических помыслов и подумать о том, что с вами будет, если вы продолжите грешить против страны и народа». Не раз атаки ыйбён на местные органы власти и усадьбы прояпонски настроенных богатеев завершались тем, что выбитые с крестьян налоги и «неправедно нажитое» имущество тут же раздавалось бедноте.

Конечно, даже наиболее радикально настроенные ыйбён -простолюдины не пытались сломить традиционные порядки в деревне и, скажем, поделить между малоземельными и безземельными крестьянами янбанские земли. Янбаны — за исключением скомпрометировавших себя сотрудничеством с японскими оккупантами крупных и части средних землевладельцев — по-прежнему оставались авторитетными лидерами патриархального корейского села. Не пытались ыйбён и выступать против Чосонской династии. Она оставалась для них символом страны, за которую они шли на бой. Но даже при этом те мотивы классового протеста, что отчетливо выявились в деятельности ряда отрядов ыйбён , особенно на более позднем этапе, вошли в коллективную память народа, вдохновляя впоследствии сопротивление господствующим классам и государственному аппарату. Бывшие бойцы ыйбён, их родственники и потомки, зачастую вели уже в период японского колониального ига борьбу за снижение арендной платы, организовывали в 1930-е годы крестьянские союзы и общества, саботировали мероприятия японских властей. Героизм ыйбён стал символом несогласия корейских масс с колониальной системой.

В то время как значительная часть корейского села была объята огнем партизанской борьбы, «новая» интеллигенция — по преимуществу городская — возглавила так называемое просветительское движение ( кемон ундон ), сыгравшее в итоге решающую роль в формировании в Корее современного национализма и гражданского общества. Продолжая традиции «Общества Независимости», просветители видели Корею будущего сильной капиталистической страной по образцу держав Европы или Японии. Те из них, кто принял к тому времени христианство, иногда еще и добавляли, что христианская религия, как символ и залог «цивилизации», должна в будущем стать «общенациональным исповеданием». Другая часть просветителей, сохранявшая связи с конфуцианской средой (Пак Ынсик, Чан Джиён и др.), искала возможности превращения конфуцианства в национальную религию, которая стала бы такой же религиозной основой для нарождавшегося в Корее гражданского общества, как христианство в Европе или синто в Японии периода Мэйдзи. В принципе, как христианство, так и конфуцианство видят своим идеалом гармоническое общество, построенное на идеалах альтруизма и солидарности.

Однако, как ни парадоксально, большинство деятелей просветительского движения в Корее 1900-х годов — как обратившихся в христианство, так и оставшихся верными конфуцианским идеям — объясняло современный мир, да и историю человечества вообще, с позиций социал-дарвинизма. В этом учении, систематизированном Гербертом Спенсером (1820–1903) и Томасом Хаксли (1825–1895), дарвиновский принцип «борьбы за существование» и «выживания сильнейших» без достаточных научных оснований применяется к человеческому обществу. Так, в программной статье под заголовком «Лишь образование обеспечит нам выживание» в первом номере известного просветительского журнала «Соу» (декабрь 1906 г.) Пак Ынсик утверждал следующее:

«Как объясняют западные ученые, борьба за существование есть закон природы, а выживание сильнейших и гибель слабейших — естественный принцип. На первый взгляд, это противоречит принципам гуманности и этики. Однако при этом конкретными проявлениями гуманности и этики являются знания, телесная мощь, здоровье и храбрость. Гуманность и этика не проявляются у слабых и глупых. Так что разве не естественно, что в конкурентной борьбе сильные побеждают, а слабые гибнут? Как это ни грустно, борьба за существование между всеми живыми существами идет с момента возникновения Неба и Земли, (…) и побеждает в ней, прежде всего, самый умный и мудрый. (…) Люди смогли победить зверей в борьбе за существование потому, что пользовались своим разумом и изготавливали орудия труда и войны, (…), так что те человеческие коллективы, которые неспособны применять свой разум к усовершенствованию механизмов, — не более чем звери. Разве не естественно, что другие уничтожают их, сгоняют их с насиженных земель? (…) Увы, теперь, когда борьба со зверями осталась в прошлом, борьба за существование ведется уже между людьми, и со времен средних веков борьба эта, главным орудием которой выступает интеллект, становится все более жестокой. Теперь, когда пять океанов и шесть континентов сообщаются между собой, пять человеческих рас соперничают друг с другом. Те, что способны развить интеллект и распространить свое влияние вокруг, называются высшими расами, а те, которым не хватает как сил, так и интеллекта, — низшими расами. Высшие расы обращаются с низшими расами как с варварами и не видят ничего плохого в том, чтобы истреблять их, так что низшие расы становятся слабее и слабее и приходят во все больший упадок, подобно африканским неграм или американским индейцам. (…) А каково же наше место, соотечественники-корейцы, в эту эпоху? С нашим интеллектом и нашими силами мы уже утеряли высшие позиции. Перед нашими глазами стоит теперь угроза стать чужими рабами и быть принесенными в жертву. Как могут не грустить, не содрогаться от ужаса и гнева те, кто уже открыл глаза на реальность? (…) Отцам и старшим братьям в нашей стране следует разок подумать. Их мозги уже затвердели под удушающим влиянием тех старых обычаев, в атмосфере которых они выросли, так что им самим нелегко получить новое образование и впитать в себя новую мудрость. Но разве можно им оставлять молодое поколение невежественным, допуская, чтобы оно скатилось бы на самые низкие позиции, стало бы чужими рабами и было бы принесено в жертву? (…) Человеку свойственно желать добра детям, так почему же должны наши соотечественники оставлять детей неучеными, позволяя им оставаться в аду на веки вечные (…)? Одним словом, лишь развитие образования обеспечит нам выживание в эту эпоху!»