Вольфганг Руге - Как Гитлер пришел в власти: Германский фашизм и монополии

«Генеральная репетиция», устроенная 20 июля 1932 г. в Пруссии, убедила нацистского главаря и его шайку, а также влиятельнейших монополистов, стремившихся не только к участию фашистов в правительстве, но и к их руководящей роли в нем, что социал-демократическая партийная верхушка в случае передачи правительственной власти Гитлеру свяжет по рукам и ногам идущие за ней массы своей политикой непротивления и тем сорвет единое антифашистское сопротивление пролетариата. Отсюда вытекал вывод: время для перехода к установлению диктатуры назрело. К тому же выборы 31 июля показали: массово-политические предпосылки для призвания к власти гитлеровского правительства в дальнейшем не улучшатся, а ухудшатся, а потому теперь нужно действовать.

В соответствии с этим сразу же после выборов начались интенсивные зондажи и переговоры между силами, заинтересованными в фашизме и желающими участвовать в будущем механизме господства, насчет условий передачи власти нацистам.

Шахт, неустанно действовавший за кулисами с целью побудить своих монополистических коллег поэнергичнее выступать за гитлеровское правительство, писал в этой ситуации все еще колебавшемуся Ройшу: из недавней беседы с нацистским шефом он вынес «успокаивающее впечатление, во-первых, что он (Гитлер. — В. Р .), как и прежде, держит свое движение в руках и, во-вторых, что он не будет делать никаких глупостей в области экономической политики» *. Иными словами, Шахт рассеивал опасения монополистов именно по тем двум пунктам, которые были главными в последующем «перетягивании каната» и во всех интригах господствующего класса вокруг дележа власти.

Это был прежде всего вопрос о сопряженном с риском призвании к власти Гитлера, антинародная политика которого могла привести к разочарованию тех его сторонников, которые были сознательно обмануты псевдосоциа-листическими лозунгами, а также к антиимпериалистической активизации широких мелкобуржуазных масс. Здесь противостояли друг другу два взгляда. Та часть буржуазии, выразителем которой был в числе прочих Шахт, считала: риск был бы наименьшим, если бы нацисты получили все ключевые позиции власти. Другие же (не в последнюю очередь из эгоистических соображений поддерживаемые основной массой генералов рейхсвера и руководителей буржуазных партий) полагали целесообразным связать фашистов участием в псевдопарламентар-ном правительстве. Таким образом они намеревались наряду с НСДАГТ сохранить и другие реакционные центры власти, организации и идеологии, которые смогли бы в момент отрезвления отравленных фашизмом масс подчинить их своему влиянию.

Как первые, так и вторые боялись (об этом свидетельствуют приведенные выше высказывания Брюнинга и Хаймса), что закат фашистского влияния на массы может привести к «большевизации» Германии.

Гитлер знал об этих опасениях и пользовался ими как умелый шантажист для осуществления своих требований формирования нацистского правительства. Так, в ноябре 1932 г. он заявил Гинденбургу: «Я войду в кабинет только в том случае, если смогу принять на себя политическое руководство… Я ставлю на карту не только свое имя, но и свое движение. Если это движение погибнет, Германия окажется в величайшей опасности, ибо тогда в ней насчитывалось бы 18 миллионов марксистов, и среди них, вероятно, 14–15 миллионов коммунистов. Поэтому сохранение моего движения — а условием этого является передача ему руководства — полностью отвечает интересам фатер-ланда» 2.

Вторым вопросом, вокруг которого накалялись страсти в связи с призванием к власти фашистского правительства, была его экономическая политика. Решение его требовало либо открыто заявить, либо отбросить прочь сомнения в том, сможет ли Гитлер и его клика обуздать массы и удержать в своем повиновении низший командный состав штурмовиков, стремившийся к осуществлению данных ему лживых «социалистических» обещаний. Ведь нацистское руководство и не помышляло о каких-либо псевдосоциалистических «экспериментах» в духе своих демагогических обещаний, и это было ясно всем прямым и косвенным участникам переговоров.

Неясность и скептицизм оставались у них лишь насчет конкретных мер фашистского правительства но преодолению экономического кризиса и оживлению конъюнктуры; предлагаемого пути финансирования новых рабочих мест для ликвидации безработных и производства вооружения; участия тех или иных монополистических объединений в государственно-монополистическом руководстве экономикой; шагов к увеличению объема внешней торговли или частичному осуществлению концепций автаркии; планов реприватизации формально или фактически переданных государству некоторых крупных банков или промышленных предприятий, а также насчет некоторых других вопросов. Ведь именно из-за всего этого и враждовали между собой различные монополистические группы крупного капитала в борьбе за непосредственные прибыли.

Схватки из-за состава будущего фашистского правительства становились все сложнее и ожесточеннее, поскольку преследовавшие в первую очередь политические цели партнеры по переговорам (например, камарилья рейхспрезидента Гииденбурга, генералитет рейхсвера, вынужденное опираться на немецких националистов правительство Папена, руководство партии Центра и почти слившийся с ней высший католический клир) были не только тесно связаны с различными заинтересованными экономическими группами правящего класса (юнкерством, военной промышленностью и т. д.), но и отстаивали именно те концепции, которые в ряде пунктов отвечали интересам отдельных отраслей и региональных промышленных и аграрных групп.

Сам Гитлер и нацистские пропагандисты изображали дело так, будто во время переговоров «фюрер» целиком и полностью полагался на свое безошибочное чутье и никогда и ни в чем не считался с советами своих «сподвижников» или с ворчанием своих приверженцев. Примерно то же самое утверждали и некоторые его партнеры по переговорам. Впрочем, то упорство, с каким вел себя на переговорах нацистский главарь, объяснялось тем, что без своих советников он не мог ни отказаться от решений, уже принятых, ни принять новые. Всегда испытывавший жгучую потребность в личном успехе, Гитлер тщился казаться безошибочно рвущимся вперед человеком действия, дабы не вызвать пагубного для своего мифа о «фюрере» подозрения, что на него оказывается влияние извне. На самом же деле он ожесточенно цеплялся именно за те решения, которые подсказывали ему его сообщники, делая вид, будто решения эти — его собственные и единоличные.

Однако противоречия в кругу нацистских главарей резко выявились еще до начала переговоров о формировании правительства. Грегор Штрассер, который уже несколько месяцев распоряжался почти всем партийным аппаратом, стремился к компромиссу с окружением Гин-денбурга, рейхсвером и все еще существовавшими буржуазными партиями — Немецкой национальной народной и Центром. «Салонный лев» Геринг, специалист по демагогии Геббельс и начальник штаба СА Рем, напротив, старались (хотя и по не вполне одинаковым мотивам) убедить Гитлера занять на предстоящих и ведшихся с партиями переговорах позицию «всё или ничего» лишь для вида. Вышеизложенную и более или менее признававшуюся Грегором Штрассером концепцию сохранения нефашистских реакционных центров власти и организаций они отвергали прежде всего потому, что их личная карьера во многом зависела от подъема или падения НСДАП. Разумеется, это в еще большей мере относилось к самому Гитлеру, который жаждал своей абсолютной руководящей роли в правительстве.