Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

При всех высказывавшихся подозрениях о возможной причастности Скоблина и Плевицкой к похищению генерала Кутепова доказать это французская полиция и следственные органы не сумели. Автору этих строк представляется сомнительным участие генерала Скоблина в этом похищении. И дело не только в достаточно близких и дружеских отношениях Скоблина и Кутепова, но и в том, что согласно опубликованным в конце 80-х — начале 90-х годов документам советских спецслужб, вербовка генерала Скоблина произошла все-таки осенью 1930 года.

Вербовщиком Скоблина выступил бывший штабс-капитан Корниловского полка Добровольческой армии Петр Ковальский, его хороший знакомый, друживший с ним с 1917 года. Военная пора развела их пути-дороги, и в 1920 году П.Г. Ковальский был интернирован в Польше. Пробивался случайными заработками, в частности, работал ночным сторожем в Лодзи. Устав от безысходности и неизвестности, он в конце 1921 года явился в советское полпредство в Варшаве и заявил о готовности любой ценой искупить свою вину перед родиной. Был завербован, выполнил несколько разведывательных поручений и в 1923 году (по другим данным — в апреле 1924 года) вернулся в СССР. Служил в 49-м дивизионе ОГПУ, затем демобилизовался, жил и работал бухгалтером в Харькове, являясь одновременно секретным сотрудником спецслужб под псевдонимом «Сильвестров». Под видом члена монархической организации, легендированной ГПУ Украины, Ковальский неоднократно ездил в Румынию, но не слишком удачно, контактировал в Бухаресте с английским резидентом Богомольцем.

В конце 1929 года в Москве было принято решение расширить работу среди эмиграции, и ОГПУ понадобились в большом количестве агенты-вербовщики, с хорошими биографическими данными, желательно бывшие офицеры, имеющие знакомства в кругах белой эмиграции. В декабре того же года ИНО ОГПУ СССР запросил у ИНО ГПУ Украины кандидатуру человека для поездки в Югославию. Среди кандидатов оказался и Ковальский, который, будучи вызван в Москву, назвал в числе своих знакомых 18 генералов и офицеров. Из них по картотеке ИНО были выделены восемь человек, вызывавших наибольший интерес чекистов, и в том числе генерал Скоблин. Это предопределило звездный час Ковальского как вербовщика генерала. Органы ОГПУ отыскали в СССР брата Н.В. Скоблина, который по поручению чекистов написал на Лубянке рекомендательное письмо Ковальскому.

В 1930 году он с персидским паспортом на имя Петроса Булатина выехал через Берлин в Вену, где несколько месяцев находился в распоряжении венской резидентуры ОГПУ, адаптировался к местным реалиям, знакомился с жизнью эмиграции и готовился к выполнению задания по вербовке генерала Скоблина. Действовал Ковальский под псевдонимом «Еж–10».

2 сентября он прибыл в Париж, а на следующий день встретился со Скоблиным и Плевицкой в городке Озуар-ла-Феррьер в сорока километрах от Парижа, где они проживали, и ночевал в их доме [33]. Во время второй поездки в Озуар Ковальский предложил Скоблину прекратить участие в белой авантюре и начать сотрудничать с Генштабом Красной Армии на патриотической основе. Заметим, что в процессе вербовки и в оформленных в дальнейшем документах речь шла о работе Скоблина не на ОГПУ, а на разведку Красной Армии. Это было достаточно распространенным явлением и приемом, использовавшимся чекистами в ту пору в работе с эмигрантами — бывшими военнослужащими. Дело в том, что уже сами аббревиатуры «ЧК», «ГПУ», «ОГПУ» обычно вызывали у них неприятие, а сотрудничать с Красной Армией и ее разведкой на патриотической основе, во имя помощи своей родине они считали возможным.

Скоблин в беседе с Ковальским высказал опасение, что его расстреляют, но тот обещал необходимые гарантии. После этого состоялось еще несколько встреч и бесед советского агента-вербовщика со Скоблиным и его женой. Они тщательно взвесили все за и против, и после этого генерал приехал в гостиницу, где проживал Ковальский, и согласился работать на советскую разведку, оговорив при этом персональную амнистию и финансовые условия: 5000 франков как единовременное пособие и 250 долларов в месяц. В итоге он получил просимые 5000 франков, но ежемесячная его оплата составила не 250, а 200 долларов в месяц. При этом, по некоторым источникам, Центр указывал на то, что деньги Скоблину следует выдавать не вперед, за следующий месяц, а за истекший, по результатам работы {528} .

Осенью 1937 года, когда Плевицкая была арестована в Париже и шло следствие, в печати, со ссылкой на его материалы, указывалось, что в 1930 году она получила 2 тысячи долларов «от знакомых», и на эти деньги они с мужем приобрели в рассрочку небольшое имение на юге Франции {529} . Директор Международного банка в Париже Г.И. Шульман вспоминал в это же время, что в 1931 году Скоблин открыл в этом банке счет в 2000 долларов {530} .

Вернувшись же к отношениям Ковальского со Скоблиным осенью 1930 года, добавим, что в Озуаре во время второй встречи с Ковальским, 10 сентября, генерал Скоблин написал симпатическими чернилами заявление в ЦИК СССР с просьбой о персональном помиловании и предоставлении гражданства СССР. Этот документ публикуется в приложениях настоящей книги.

Той же датой была помечена записка-распоряжение, написанная Ковальским Скоблину теми же симпатическими чернилами: «Вам предлагается активизировать работу в Русском Обще-Воинском Союзе» {531} .

В связи с этим из Центра в советскую резидентуру в Вену была направлена телеграмма. В ней в частности говорилось: «Вербовку генерала считаем ценным достижением в нашей работе». Генералу Скоблину был присвоен агентурный номер Еж/13 и псевдоним «Фермер», Плевицкая получила псевдоним «Фермерша». Но в указаниях Центра оговаривалось, что прежде чем связывать Скоблина с кем-либо из наших людей, нужно получить от него полный обзор его связей и возможностей. Среди заданий, переданных Скоблину через Ковальского, были следующие: дать полный обзор его связей и возможностей, указания (с подробными ориентировками) о лицах, которых он считает возможным вербовать, составить обзор о положении в центре РОВСа, проникнуть в его верхушку и принять активное участие в его работе. Особо ценным считалось проникновение Скоблина в разведывательный отдел РОВСа.

Что касается Плевицкой, то в указаниях Центра подчеркивалось: «Мы считаем, что она может дать нам больше, чем одно “согласие”. Она может работать». В связи с этим ее предстояло запросить о связях и знакомствах, где вращается, кого и что может освещать. В зависимости от ответов должен был решаться вопрос о способах ее дальнейшего использования {532} .

Но разведывательная сфера была для Скоблина делом совершенно новым, и первые донесения генерала были малоинтересны, тем более что в РОВС было внедрено уже немало советских агентов. Часть сотрудников советской разведывательной резидентуры в Вене даже полагала, что это была умелая игра генерала Миллера и его контрразведки. 19 декабря 1930 года Скоблин и Плевицкая по вызову Ковальского прибыли на несколько дней в Вену. Сотрудники венской резидентуры с ними не встречались, все еще сомневаясь в них, но сформулировали десять вопросов, ответы на которые должен был получить в беседах с ними Ковальский. В ходе откровенных бесед со Скоблиным наедине, а также со Скоблиным и Плевицкой Ковальский сообщил об имеющихся сомнениях и недоверии, а также вручил им деньги за их начавшуюся работу на советскую разведку {533} .