Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Размышляя о судьбе и будущем России/СССР, генерал Миллер указывал в своих показаниях, что согласен с мнением ближайших своих сотрудников, «не выскочивших случайно демагогов, а людей с большим жизненным опытом». «Я считаю, что своей цели — изменения установленного Советской властью строя в России — можно добиться только двумя путями: или постепенным изменением установленных порядков самой властью под давлением требований населения и в сознании далекого несовершенства этих порядков, выявившихся при переходе от теории к суровой практике жизни, но сама абсолютность теории коммунизма, к тому же интернационального до последних событий, не давала возможности Советской власти стать на этот путь, — утверждал генерал. — Или насильственным путем — путем всеобщего народного восстания». Последнее, полагал он, возможно при повышении недовольства народных масс до степени невозможности, при наличии правительства и всех культурных сил населения и при колебаниях в армии, посыпаемой на усмирения.

«Русский Обще-Воинский Союз и большинство эмиграции стоят вне политических партий, — подчеркивал в своих показаниях Миллер. — РОВС, как об этом громко заявил еще Великий Князь Николай Николаевич, не предрешает государственного устройства России и ставит его в зависимость от свободно выявленной воли народа».

Какова действительная воля народа — за или против Советской власти и коммунистического режима, — задавался вопросом генерал, — ждать ли народного взрыва или жизнь улучшается? «Непредрешающая эмиграция, согласная идти по воле народа, должна быть осведомлена об этом русскими людьми (не гг. Эррио и другими иностранцами, которым никто не верит), но которым она имеет полное доверие», — указывал узник Лубянки. Такими лицами, которые сейчас находятся в России и имена которых для членов РОВСа и для других офицерских и общественных организаций, несомненно, авторитетны, добавлял подследственный, являются генерал Кутепов и он сам, «в разных кругах одно или другое имя».

«Если бы нам (речь в данном случае идет о Миллере и Кутепове. — В.Г.) дана была возможность лично убедиться объездом обоим вместе хотя бы части страны в том, что население не враждебно ко власти, что положение его улучшается, что оно довольно установившимися порядками в области экономической и общегосударственной — административной, и что оно не стремится в массе к перемене власти и общегосударственного порядка, одним словом, что существующее положение отвечает “воле народа”, — заявлял генерала Миллер, — то наш долг был бы об этом сообщить эмиграции, дабы открыть новую эру возвращения русских людей в Россию, население которой получило, наконец, такое правительство и такое государственное устройство, которое его удовлетворяет и соответствует улучшению его благосостояния». «А там уже будет зависеть от Советского Правительства, — продолжал рассуждать узник Лубянки, — дать желающим вернуться возможность послать своих ходоков и вообще поставить возвращающихся в такие условия жизни, чтобы они не противоречили бы нашим заявлениям. Тогда вопрос о русской эмиграции ликвидируется сам собой в течение нескольких лет, а вопрос о необходимости борьбы и самоуничтожения русских людей отпадет для большинства эмиграции тотчас же, в самое ближайшее время» {831} .

Генерал Миллер добавлял, что, будучи лично знаком с председателем международного офиса при Лиге Наций доктором Хансоном, «мог бы лично обратиться и к его содействию для облегчения разрешения этого вопроса, стоящего в непосредственной его компетенции». Таким образом, тайно похищенный в Париже и содержащийся в заключении человек, по существу, предлагал не только путь решения «российской проблемы», но и свои услуги в ее урегулировании, в том числе при международном участии. И в этом, вероятно, Миллер видел и выход из той сложнейшей ситуации, в которой оказался. Но предложения генерала могли быть восприняты и разрешены лишь на высшем политическом уровне СССР, до которого он, возможно, надеялся достучаться при посредничестве НКВД, который сейчас распоряжался его судьбой.

11 октября генерал Миллер письменно дает показания о своей работе в качестве заведующего финансовой частью РОВСа при великом князе Николае Николаевиче, а затем при генерале Кутепове. Он отверг высказанные в его адрес следователем сомнения о том, что не был осведомлен о работе генерала Кутепова. Миллер утверждал, что деньги, переданные генералом Врангелем великому князю Николаю Николаевичу, принадлежали РОВСу и были вывезены еще из Крыма преимущественно в виде ценных бумаг и разных акций. Они расходовались исключительно на содержание армии и ее административного персонала. «Но ни одного франка не было отпущено на работу ген. Кутепова», — подчеркивал Миллер.

Работа генерала Кутепова, по утверждению генерала, велась на суммы, отпущенные из «Казны Великого Князя», которая составлялась из добровольных пожертвований эмиграции. Этими деньгами, писал Миллер, заведовал генерал Болдырев, состоявший при великом князе Николае Николаевиче. Расходы из средств «Казны» осуществлялись по усмотрению великого князя, и часть этих денег через Болдырева выделялась на работу генерала Кутепова. В результате никто кроме них (и отчасти полковника Зайцова), по утверждению Миллера, не знал, куда и на кого они расходовались. Сам же он не имел отношения к секретным расходам генерала Кутепова на работу в СССР и когда состоял в его распоряжении после смерти великого князя Николая Николаевича {832} . Так это или нет на самом деле, остается вопросом и вызывает определенные сомнения. Но, по крайней мере, как следует из материалов следствия, генерал Миллер твердо стоял на своем и не сообщил чекистам каких-либо сведений о финансировании секретной работы генерала Кутепова в СССР, да и, насколько можно судить, о содержании этой деятельности.

Сам Миллер указывал позднее, уже адресуясь к наркому внутренних дел Н.И. Ежову, после его посещения, что он представил следователю Н.П. Власову в начале октября свои письменные показания о секретной работе, производившейся с 1930 по 1937 год с его ведома особыми лицами, а также составил записку с показаниями, касающимися повстанческого движения в СССР. Эта записка была передана Миллером следователю при свидании с ним 10 октября, но признана была им неисчерпывающей, и он оставил ее у генерала, чтобы тот срочно дополнил ее некоторыми сведениями, обещая зайти за ними на следующий день. Но ни 11 октября, ни позже следователь так и не приходил к нему, и он больше его не видел. В результате эта записка от 9/10 октября с показаниями (на 12 стр.) и дополнение к ним от 11 октября (на 6 стр.) так и остались у генерала.