Владислав Голдин - Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века

Касаясь деятельности «Союза Возвращенцев», генерал Миллер указывал, что впервые столкнулся с ним в Белграде в 1922 году. Эта организация действовала сначала успешно, но затем дошли сведения об арестах эмигрантов, возвратившихся в Советскую Россию, и пропагандисты возвращения на родину потеряли, по его словам, влияние. Видимо, отвечая на специальный вопрос об использовании возвращенцев для антисоветской работы, председатель РОВСа заметил, что «они подвергались такому надзору, что трудно предположить, чтобы такая мысль могла прийти кому-нибудь в голову из активно настроенных эмигрантов». «Я не знаю, делались ли такие попытки другими организациями» {827} , — добавлял он.

Миллер упоминал в своих показаниях о связях РОВСа с «Национально-Трудовым Союзом Нового Поколения», но указывал, что в 1935 году их отношения были испорчены.

Миллер писал в заключение своих показаний, что предвидит упреки, ибо в них нет ничего сенсационного о деятельности РОВСа, и отвечал, что ничего такого и не было. Генерал указывал, что «он — враг всяких бессмысленных авантюр» и утверждал, что его главным стремлением было выполнить завет генерала Врангеля: «Берегите армию! Боже, спаси Россию!». В результате он стремился спасти военную организацию, дисциплину, воинские взаимоотношения, несмотря на исключительно сложные условия жизни и 20 лет эмиграции.

«Кому суждено спасти Россию и вывести ее окончательно на исторический путь Великой Державы при условии благоденствия и многочисленности народов и в первую очередь Русского народа — Вам ли, нам ли или нам всем вместе общими усилиями — это один Господь Бог знает, — писал генерал Миллер. — Но беречь армию — это был первый долг» {828} .

В дополнениях к своим показаниям в связи с повстанческим движением в России председатель РОВСа касался и негативно отзывался о деятельности русских фашистов. О Вонсяцком, именовавшем себя фашистом первой степени, Миллер отозвался как о фигуре более комической, и серьезного в нем были только большие деньги его жены, «многомиллионной американки». Он основал свою фашистскую организацию в США, и в это время начинается «японопоклонническое шевеление русских эмигрантов в Маньчжурии и имя атамана Семёнова стало снова признанным». В Харбине, продолжал генерал, было образовано Бюро Офицерского союза, признающее японскую власть (видимо, в данном случае Миллер имел в виду Бюро по Делам Русских Эмигрантов) и стала выдвигаться как общественно-политическая организация «Русские фашисты на Дальнем Востоке», председателем которой являлся Родзаевский. Те пригласили Вонсяцкого. Тот согласился и в своем интервью американским газетам указал, что у него имеется 200 тысяч фашистов, которые по первому его слову бросятся куда угодно, а также имеется в наличии 50 миллионов долларов. Прием его в Харбине и в других местах Дальнего Востока проходил, по словам Миллера, восторженно. Было провозглашено Всероссийское объединение всех фашистских организаций под председательством Вонсяцкого, куда вошел и Харбинский союз фашистов. Но вскоре, резюмировал председатель РОВСа, Вонсяцкий был лишен звания председателя и исключен из упомянутой организации, хотя и издает роскошный журнал «Русский фашист», прославляющий его личность {829} .

В ходе одного из допросов в начале октября следователь предложил Миллеру ответить на вопрос, как он видит выход из создавшегося для него положения. Тот ответил, что выход лично для него ни в коей мере не зависит от него. Но этот вопрос заставляет его задуматься над гораздо более важным вопросом, где его личность и судьба являются только маленьким эпизодом. Речь в данном случае шла о разделении русского народа на эмиграцию, могущую, по утверждению генерала, высказывать свои мысли («правда, с риском подвергнуться судьбе ген. Кутепова и моей», — добавлял он), и население СССР, о мысли и настроении которого ему было мало известно.

«Ясно, что простая моя “ликвидация” в той или иной форме, — продолжал Миллер свои размышления, — во многих кругах эмиграции может вызвать только новое озлобление, как это было после похищения ген. Кутепова». Но то, что Кутепов жив (а в своих показаниях председатель РОВСа указывал, что во время пребывания на территории СССР он раза три слышал, что «ген. Кутепов жив и нашел примирительный выход из своего положения Пленника Советской власти»), он считал «большим козырем для примирения хоть бы и части эмиграции» {830} .

В связи с этим любопытны размышления Миллера о положении в эмиграции в контексте дум и настроений ее разных возрастных групп. Старшие, свыше 60 лет, доживали, по его словам, свой век, большей частью в нищете, ни на кого не надеясь, ждали смерти. Среднее поколение (31–60 лет) покинули Россию уже взрослыми, сознательно, не видя возможности оставаться там под властью коммунистического режима. Они (за малым исключением) жнут перемен в России, чтобы вернуться. Но возможность перемены строя насильственным путем, посредством народного восстания, добавлял Миллер, до последнего времени совершенно отбрасывалась. Третья группа — молодые (15–35 лет), которые выросли и учились в эмиграции, испытали нужду и лишения. Эта молодая часть готова ждать, если есть твердая уверенность, что положение в СССР ухудшается, недовольство населения растет, и перемены произойдут в ближайшие годы. Иначе, сохранив о России только элементарные детские представления, продолжал генерал, они перестанут ждать, сделаются французами, югославами, болгарами, даже немцами, чтобы хотя бы на вторую часть своей жизни обрести себе право и возможность человеческого существования, возможность иметь семью. Четвертая группа — это дети до 15 лет, которые России не видели, и, если поступают во французские школы (а это большинство), то часто говорят свободно только по--французски, так как родителей, говорящих только по-русски, они видят час-полтора вечером, за ужином, перед сном. Если эти семьи в скором времени не вернутся в Россию, их участь предрешена, они станут иностранцами.

Вопрос, который стоит перед русской эмиграцией, резюмировал Миллер, когда в СССР можно ожидать перемены режима и создания других условий жизни. В 1932–1933 годах, продолжал он, все больше укреплялась уверенность, что положение в СССР для населения ухудшается, и неудовольствие его растет: неудовлетворение потребностей городского и сельского населения, насаждение колхозов и раскулачивание наиболее работающих и крепких крестьян, непорядки во всех областях народного хозяйства, начиная с железных дорог и кончая школами и образованием. В дальнейшем это могло привести к народному взрыву.

Но с конца 1936 года, заметил председатель РОВСа, произошел сдвиг во взглядах эмиграции, и это объяснялось двумя совершенно неожиданными фактами. Во-первых, произошло дарование Конституции, если, конечно, выяснится, добавлял Миллер, что эта Конституция — не фикция, а действительно обеспечивает народным массам, т.е. каждому гражданину СССР, право и возможность выявить через своего представителя свой голос и свои пожелания и дает защиту от всякого произвола со стороны властей. Во-вторых, это окончательное и решительное удаление ненавистных имен Троцкого, Зиновьева, Радека и многих других, что указывает на желание власти привлечь к руководству работой во всех областях новые силы, честные и рожденные не в угаре революции, а в период строительства на благо народа.